«Вопрос этот поднимался уже несколько раз, – подчеркивал полпред. – Между прочим, по нему имела суждение и комиссия Ивановского (Бубнова. – Авт), которая высказалась за возложение на военного атташе и обязанностей резидента Разведупра. Такое решение вопроса всецело гарантирует как исполнение заданий Москвы по разведке в Китае, так и обслуживание наших инструкторских групп. Гарантирует нас [и] от мешающих работе недоразумений, как это было на днях в_кантонской_группе_(подчеркнуто Караханом. – Авт.), где резидент Р. У. доказывал Галину (Блюхеру. – Авт.) свою самостоятельсность. В группе имеются специальные лица, ведущие разведывательную работу, имеющие возможность отчасти вести эту работу через кит[айские] органы. – А тут приезжает резидент Р. У. и требует передачи разведки себе, заявляя о своей независимости от начгруппы. Получается нелепость».
Подобная «нелепость» между Блюхером и резидентом повторилась еще раз в конце 1926 г. (по крайне мере об этом стало известно).
«Существующая организация представляет неудобство и другого свойства. Учет и изучение обстановки производится в одном аппарате, а докладчиком мне по военным вопросам является военный атташе. Такой порядок не может не отражаться на полноте его докладов», – обращал внимание Уншлихта на недостатки сложившейся практики организации работы военного атташе Карахан. «Руководствуясь интересами дела и целесообразностью (объединение указанных выше двух линий военной работы дает также некоторую экономию средств)», полпред в Китае просил «…срочно вашего решения о возложении на военного атташе исполнения обязанностей резидента Р. У.». При этом Карахан указал, что «…однажды вопрос этот уже был решен в пользу подчинения разведывательных органов в Китае военному атташе – телеграммой от 17.IX. 1925 г. Берзин сообщил военному атташе, что он согласен подчинить ему все разведывательные группы Китая».
Кому адресовал телеграмму Я. К. Берзин? И как долго действовало его распоряжение? С 22 октября 1925 г. военным атташе в Пекине был назначен А. И. Егоров, сменивший на этом посту Н. М. Воронина. Что же касается самого Егорова, то именно он высказывался за возложение на военного атташе, «руководителя всей военной работы», и обязанностей резидента Разведупра.
Аргументируя свою мысль об объединении усилий разведок разных ведомств, Карахан писал: «Можно предвидеть еще одно соображение при решении поставленного мною вопроса – знает ли исполняющий в данное время обязанность В. А. (А. Я. Лапин. – Авт.) дело разведки? Судя по тому, что он в свое время был начальником разведывательного отдела армии и. наверное, знает и с делом справится, имея специального помощника по разведке».
Нельзя не согласиться с целесообразностью и оправданностью высказываемых Л. М. Караханом предложений о возложении на военного атташе обязанностей резидента Разведуправления, имея в виду, что военный атташе осуществлял бы общее руководство, а разведывательную деятельность организовывал бы и направлял специальный помощник – «центральный» резидент. Подобная вертикаль позволила бы «встряхнуть» начальников групп инструкторов (советников), а через них и самих инструкторов, и побудить их работать в интересах разведки (ставить им разведывательные задачи и требовать их исполнения), а также впредь исключить коллизии между резидентами и начальниками групп инструкторов. Подобные новации, с оговорками, способствовали бы улучшению работы по добыванию военно-политической информации по широкому кругу проблем. Так, наряду с положительными моментами существовала опасность, связанная с субъективными моментами и в первую очередь с личностью самого военного атташе, – подобная централизация руководства могла привести к ступору разведывательной деятельности.
Сам же Карахан, выступая с подобными предложениями, видел в лице военного атташе – прямого и непосредственного докладчика и военного консультанта при полпреде по вопросам военно-политического порядка. Военный атташе, по его оценке, должен был быть в состоянии всегда дать исчерпывающий ответ на тот или иной вопрос военного порядка, возникавший при общей политической оценке обстановки, а также неизбежный при принятии тех или иных решений, опираясь на разведывательные сведения. Карахан считал, что военная и политическая стороны в работе военного атташе неразрывно связаны – помимо руководства и контроля над деятельностью групп инструкторов (советников) предусматривалось использование этих инструкторов как «фактора политического влияния». Эту мысль он неоднократно высказывал и продвигал. Отсюда, по мнению Карахана, исключалась какая-либо самостоятельность и отвлеченность военных атташе.
И тот факт, что за период с июня 1924 г. по сентябрь 1926 г. (с момента появления первого военного атташе в Китае и до отъезда Л. М. Карахана в Москву) в Китае сменились четыре военных атташе – А. И. Геккер, Н. М. Воронин, А. И. Егоров, А. Я. Лапин (пятый, Р М. Лонгва, заехал в Пекин сентябре 1926 г), свидетельствует о том, что советского полпреда больше всего волновало подчинение ему военных атташе, чем все остальное, о чем он так разумно рассуждал.
1.7. «Я на таком острове, откуда очень трудно видеть бушующий океан»
«Я на таком острове, откуда очень трудно видеть бушующий океан».
(Р. Лонгва – Центру)
В сентябре 1926 г. в Пекин в качестве военного атташе прибыл Роман Войцехович Лонгва. Он был последним военным атташе в Китае (по апрель 1927 г). Ему было вменено в обязанность общее руководство центральной пекинской резидентурой. И с самого начала у Лебедева с Лонгва начались трения «…и по методам работы, и по организационным вопросам».
Первое столкновение произошло по поводу перевода резидентуры из главного здания полпредства в военный городок, с чем Лебедев согласен не был. Поэтому, когда в ноябре 1926 г. на должность руководителя центральной пекинской резидентуры прибыл Огинский («Островский»), Лебедев был переведен начальником агентурного пункта во Владивосток, где «имел торговую контору в Харбине и филиал во Владивостоке». В Пекине и во Владивостоке он был связан с «активкой», все теми же «Гришкой» и «Ванко» (Х. Салнынь и И. Винаров).
К октябрю 1926 г. в Китае в составе центральной пекинской резидентуры число источников превысило 50 человек, причем некоторые из них работали со значительными перебоями.
За 1925/26 операционный год (начинался с октября 1925 г.) от пекинской резидентуры было получено свыше 660 материалов, из них весьма ценных – 15, ценных – 518. Остальные материалы были малоценными (свыше 110) и не представлявшими никакой ценности и интереса для Центра.
Это была так называемая количественная и в целом благоприятная оценка разведывательной работы в Китае.
Качественная же оценка работы была далеко не высокой. Это было связано с тем, что данные о вооруженных силах милитаристов, национальных армиях, НРА, а также о политических группировках и внутриполитических событиях, поступавшие в Москву из Китая, имели два существенных недостатка: они страдали «значительной несвоевременностью» и основывались не на агентурной работе, а на сообщениях печатных источников.
