Первый – после захвата документов центральной пекинской резидентуры, второй – после провала в мае 1927 г. в Мукдене. И только уникальная обстановка Китая позволяла производить переброску проваленных резидентов на несуществовавшие должности в советских генконсульствах.
В июле 1927 г. в исполнение обязанностей нелегального резидента в Харбине вступил Н. М. Кучинский. Считалось, что выпускник Восточного отдела Военной академии РККА 1926 г. Кучинский имел «некоторый агентурный опыт». В помощь Кучинскому планировался находившийся в Харбине «Фриц» – Е. Г. Шмидт192. Потом планы Москвы переменились, и нелегальным резидентом был назначен Салнынь, которого перебросили из Шанхая. Однако Салнынь в Харбине не задержался, и руководство нелегальной резидентурой перешло к Шмидту.
Мукденский резидент «Василий» – В. Т. Сухоруков прибыл в Ханькоу из Харбина в начале июля 1927 г., еще до отъезда Попова. 14 июля Сухоруков приступил к исполнению обязанностей резидента, а спустя четыре дня его предшественник выехал в Москву. Со стороны Галина – В. К. Блюхера новому резиденту было оказано широкое содействие, что резко контрастировало со всем его предыдущим, в целом негативным, отношением к представителям Разведупра. Так, Блюхер передал Сухорукову трех китайских переводчиков, имевших связи в местных кругах, ему были переданы также связи с Военным советом и Военным отделом китайской компартии. Открывшиеся возможности позволили Сухорукову уже к 16 августа 1927 г. завербовать агентов в Цзюцзяне, Наньчане и Чанше. Одновременно он попытался организовать агентурную сеть в группе Ф эн Юйсяна, но добраться туда оказалось невозможно из-за перерыва железнодорожного сообщения.
В отличие от Блюхера В. Т. Сухоруков не владел ситуацией и не понимал, что после разрыва уханьского Гоминьдана с КПК в июле 1927 г. отношениям с уханьским правительством практически пришел конец, а значит, и военные специалисты доживали последние дни в Китае.
Такая же участь ждала и советско-китайские отношения на Юге и в Центре Китая. Ничем иным, как элементарным непониманием ситуации, нельзя было объяснить запросы Сухорукова в Центр, готовиться ли ему к переезду в Нанкин «…с национальным правительством или туда будет послан специальный резидент». Более того, Сухоруков поставил вопрос об оказания содействия выезду его жены в Китай. Жена в итоге приехала, и не одна, а с трехлетним сыном.
В сентябре у Сухорукова наконец наступило прозрение, и он приступил к ликвидации старой агентурной сети как совершенно непригодной для работы в новых условиях. Относились ли завербованные Сухоруковым агенты к старой сети, сказать трудно. За истекший месяц Сухорукову, как это следовало из его докладов, удалось привлечь к сотрудничеству нового хорошего вербовщика, завербовать агента в ЦК Гоминьдана для работы в Нанкине. Агент был снабжен кодом и должен был направлять информацию в Ханькоу. Была предпринята попытка завербовать начальника Оперативного отдела Военного совета. Сухорукову пришлось ослушаться Блюхера и посылать информационные телеграммы в Москву без его предварительного просмотра.
К 20 сентября 1927 г. Китай покинули последние ответственные представители Москвы – В. К. Блюхер и В. В. Ломинадзе. К тому времени на родину уже вернулись военные советники при штабах соединений и частей армии уханьского правительства. Часть из них связала в дальнейшем свою жизнь с военной разведкой: В. М. Акимов193, И. Г. Герман, В. Е. Горев, И. Я. Зенек, И. И. Зильберт, И. К. Мамаев, Ф. Г. Мацейлик, В. Н. Панюков194, М. Ф. Сахновская195, Д. А. Угер196
В конце сентября в Ханькоу упорно циркулировали слухи о том, что китайские власти предполагают ликвидировать консульство, сотрудников арестовать и выслать во Владивосток. Так как высылка из Китая должна была коснуться всей советской колонии, то Сухоруков на случай своего отъезда решил оставить конспиративную квартиру и резидента-китайца, который должен был присылать информацию в Шанхай тайнописью.
Опасения по поводу закрытия советского генконсульства в Ханькоу не подтвердились. Тем временем Центральный комитет китайской компартии переехал в Шанхай, и Сухорукову по согласованию с Центром была поручена связь с оставшимися членами ЦК. Одновременно он взял на себя обязанности консультанта по военным вопросам.
11 декабря 1927 г. в Кантоне вспыхнуло восстание («Кантонская коммуна»).
Подготовка к выступлению в Кантоне началась с момента «наньчанского похода» – 5 августа 1927 г. В организации восстания видную роль играл и наш разведчик Г. И. Семенов. «Еще в сентябре было организовано Информационное бюро при Военной комиссии (Военная комиссия ЦК КПК. – Авт.)», которое, по утверждению Семенова, «…прекрасно наладило свою работу».
Копии всех приказов и планов по организации захвата власти Чжан Факуем в Кантоне 17 ноября 1927 г. были заблаговременно получены военной разведкой. Важная информация поступала и в последующем. В частности, своевременно были получены материалы и о состоявшеемся 10 декабря совещании в штабе Чжан Факуя, на котором было принято решение: «Перебросить немедленно 2-ю дивизию и часть 26-й дивизии в Кантон для разоружения этого полка (учебного полка, который готов был перейти на сторону «красных». – Авт.) и для полной ликвидации профсоюзных и коммунистических организаций».
Однако эта информация не только не остановила подготовку к выступлению, но, наоборот, подстегнула заговорщиков. Восстание началось на следущий день, 11 декабря, при «благословении» Москвы.
Кантонское восстание, как и наньчанское выступление, было чистой авантюрой и не могло не потерпеть поражения. Правда, на этот раз организаторы восстания с советской стороны (и представитель ИККИ «Мориц» – Нейман, и «Андрей» – Г. И. Семенов) были информированы о намерениях противника и даже сделали соответствующие выводы, но все равно подняли китайских коммунистов и рабочих на самоубийственное выступление. Так, в телеграмме Неймана, направленной в Москву 9 декабря, среди прочего говорилось: «….Шансы на захват значительные, удержать Кантон чрезвычайно трудно. Но надеемся справиться, пользуясь борьбой милитаристов, размахом выступлений рабочих, разложением солдат и крестьянским восстанием». И Политбюро приняло решение поддержать предложение о немедленном выступлении.
Спустя три дня после начала кантонское восстание было потоплено в крови.
В то же время, в последний день восстания (как выяснилось впоследствии), в докладе начальника IV управления Штаба РККА Я. Н. Берзина все еще допускался благополучный его исход. Берзин писал:
«Рабоче-крестьянская власть поставлена под угрозу разгрома контрреволюционными силами Гуандуна и вооруженных сил Гонконга. Положение может спасти героическое напряжение рабочих и крестьян, а также своевременность нашей поддержки оружием, деньгами и людьми.
Необходима немедленная поддержка с нашей стороны инструкторами. В первую очередь должны быть использованы наши резиденты (3 чел.).
Необходима поддержка деньгами, имеющимися в Шанхае.
Необходима поддержка оружием.
Необходима немедленная мобилизация общественного мнения рабочих и крестьян всего мира в целях противодействия возможной интервенции империалистов. Помимо общеплановой работы в этом направлении, необходимо, чтобы ИККИ, Профинтерн и Крестинтерн выпустили воззвания с призывом к поддержке рабоче-кретьянской власти Кантона.
