Так и получилось, что сейчас именно Беляев сидел рядом с ним и молча смотрел на стелющуюся под колеса дорогу.
— Все-таки не верю я, что это Матвеев, — вдруг сказал корсаковский спутник. — Он бездельник, фанфарон, чванливый идиот. Он запустил все дела и чуть не погубил порт, но он не убийца.
— Все на него указывает, — ответил Иван. — То, что вокруг порта происходит какая-то ерунда, — это факт. Все один к одному. Меня по голове ударили, док подожгли, Гришку убили. Ну кому это может быть надо? Сначала я на тебя думал, сам знаешь. Но это не ты.
— Не я, — подтвердил Беляев.
— Ну вот. Кому из работающих нужно дойную корову под нож пускать? Ни Большакову, ни Селезневу, никому другому не надо, чтобы порт встал. Они без зарплаты останутся.
— Не надо.
— А Матвееву все равно. Может, его жаба душит, что без него дела так хорошо пошли. Может, он игру какую затеял, чтобы порт себе вернуть. Вот уеду я, испугаюсь, брошу все к чертям, а его директором найму, а?
В мозгу опять мелькнуло что-то, не имеющее названия. Эта ускользающая мысль была важной, очень важной, но Иван никак не мог сформулировать ее до конца.
— Не уедешь ты и не бросишь ничего, и его в случае чего директором не назначишь, — спокойно сказал Беляев. — Меня назначишь, и Матвеев это прекрасно понимает. Так что если твои выкладки были бы верны, то это я с проломленной головой бы сейчас в земле лежал, а не Маргулис.
— Так погоди, он еще и до тебя доберется, если его не остановить, — убежденно сказал Иван. — Для того и едем. Далеко еще?
— Нет, вон поворот на Дикую, а там первый коттеджный поселок слева проезжаем, потом справа заброшенная деревня будет, там один дом всего жилой, чудак какой-то живет, а потом справа второй поселок, так нам в него.
Дорога действительно поворачивала направо от трассы. На отворотке было темно и пустынно. Колеи от проехавших с вечера машин уже занесло снегом. Внезапно начавшаяся метель летела на лобовое стекло, залепляя его, в свете фар она выглядела сплошной белой пеленой, в которой терялись обочины, возможные встречные машины и прячущиеся в лесной чаще лоси.
— Так и в аварию попасть недолго, — пробормотал Иван и перешел на пониженную передачу. — Вообще не видно ничего. И колею сразу заметает.
Из темной мглы выступил слева светящийся огнями поселок. Иван понял, что это первый ориентир, который ему назвал Беляев. По обочине дороги шел одинокий человек с большой собакой. Иван вильнул в сторону, чтобы не сбить их, и снова снизил скорость.
— Вот никогда не хотел за городом жить, — мрачно сказал он. — Мама моя всегда смеется, что я дитя урбанистики. Мне в лесу жить страшно. Как можно хотеть каждый день утром ехать в темноте отсюда, а вечером сюда. Это же ненормально.
— Зато воздух свежий, — философски заметил Беляев. — Для нашего города особенно актуально. Это сейчас целлюлозно-бумажные производства стоят, а двадцать лет назад дышать же невозможно было.
Справа мелькнула брошенная, заметенная снегом деревня. Дорога здесь шла в гору, направо уходила узкая, но проезжая тропа, которая поднималась вверх, к одиноко стоящему огромному дому, в котором светились окна. Вдалеке глухо лаяли собаки.
— Вот как можно на здоровую голову тут жить? — в сердцах спросил Иван. — Ладно еще коттеджный поселок. Соседи рядом, хоть есть с кем словом перекинуться.
— Родовое гнездо человек отстроил. Что ж делать, если оно в брошенной деревне. Сколько таких деревень по России, не пересчитать.
Еще минут через пять-семь машина, тяжело переваливаясь на наметенном на дорогу снегу, въехала в очередной поселок, довольно большой и жизнерадостный. Улочки здесь были довольно широкие, залитые желтым светом высоких фонарей. Добротные, не очень большие, но и не маленькие дома то там, то здесь сияли вечерними огнями. Во многих дворах стояли наряженные елки, над дверями переливались гирлянды. Поселок дышал покоем и ожиданием праздника.
— Странно, что поста охраны нет, — заметил Иван.
— Да господь с тобой. Этот поселок еще в советские годы строили. Как элитные дачи, обкомовские и облисполкомовские. Это уж потом, когда все наперекосяк пошло, тут многие участки бандиты выкупили, потом предприниматели пошли, сначала крупные, потом средние. А сейчас здесь уже второе-третье поколение живет, стариков много. Им охрана ни к чему. Современные нувориши в другом месте жить предпочитают. Вот там все с наворотами, как полагается. А здесь нет. По-простому все. По-домашнему.
«В таком уютном хорошем месте могли жить только уютные, добрые, домашние люди», — невольно подумал Иван. Ему казалось диким в такой обстановке обсуждать поджог в порту, убийство Гришки и прочие злодейства, которые совершил бывший владелец порта господин Матвеев.
Пока Иван любовался на симпатичные и действительно не очень дорогие домишки, машина доехала до конца центральной улицы. Здесь дорога поворачивала направо, к видневшемуся невдалеке лесу.
— Вон дом Матвеева. — Беляев показал куда-то вбок. — Видишь, коричневым кирпичом отделан, а забор желтый, из песчаника.
— Вижу, — пробормотал Иван. — Давай-ка тут остановимся, ближе подъезжать не будем. Проведем, так сказать, рекогносцировку на местности.
Беляев пожал плечами и легко выпрыгнул из машины на снег. На его не покрытых шапкой волосах практически сразу появилось белое покрывало. Иван натянул капюшон, заглушил мотор, достал с заднего сиденья с недавнего времени поселившуюся там монтировку, позаимствованную в порту, и тоже выбрался наружу, постучал ботинками, утаптывая снег, и огляделся.
— А как ты ему скажешь? Вот так прямо в лоб, мол, я тебя, Матвеев, подозреваю в убийстве и прочих гадостях?
— Не знаю, по обстоятельствам, — мрачно ответил Иван. — Леш, я ж понимаю, про презумпцию невиновности и все такое. Я хочу у него спросить, откуда он знает, что меня били по голове. И послушать его ответ. А дальше видно будет, куда кривая вывезет.
— Ну-ну, — непонятно сказал Беляев. — Ладно, что топтаться без толку, десятый час времени, пошли уже. Раньше дело сделаем, быстрее сможем на горшок и в люльку.
— Если тебе на горшок надо, то сидел бы дома, я тебя волоком сюда не тащил.
— Да ладно тебе. Что ж ты колючий такой, Корсаков. Как тебя женщины терпят? Чуть что, сразу в бутылку лезешь. Ты меня не звал. Я сам с тобой вызвался. И что-то мне подсказывает, что я тебе тут буду никак не лишний.
С последним высказыванием Иван, как ни странно, был согласен. Его хваленая интуиция даже не кричала, а выла противопожарной сиреной. От предчувствия неведомой опасности у него встали волоски на шее. Опасность была разлита в ночном, колком от мороза воздухе.
— Пошли, — нехотя сказал Корсаков и даже рассердился на себя за внутреннюю неуверенность. Как баба, ей-богу.
Поскальзываясь на свежем снегу, они завернули за угол и, прячась, как преступники, стали пробираться к калитке в веселеньком желто-оранжевом заборе.
