– Да ты откуда взялся? – возмутилась я, возвращая себе утраченное равновесие.
– Интересный вопрос. Вообще-то это мой кабинет.
– Да? А чего же ты не открывал, когда я стучала? – возмутилась я. Игорь помолчал, рассматривая меня, а затем вздохнул, словно я снова – в сотый уже раз – разочаровала его.
– Фаин, это мой кабинет, я в нем работаю! У меня идет сеанс. Разве можно так стучаться и кричать? – строго спросил он. Я только растерянно хлопала глазами. Игорь был без пиджака, в одной только светло-голубой рубашке с закатанными рукавами и без галстука. У него в кабинете было солнечно и жарко, отчего, кстати, его многочисленные цветы в горшках и кадках цвели, разрастались и благоухали, делая кабинет похожим на цветочную галерею.
– Здрасте! – пробормотала я, наткнувшись на возмущенный взгляд недовольного мужчины средних лет – тоже в рубашке и без пиджака. Он сидел на темно-коричневом диване для посетителей. – У меня вопрос жизни и смерти.
Глава 5
Каждый день приходит, чтобы начать жизнь с чистого листа… и закончить неразборчивыми каракулями
Мы добрались до «Надежды» раньше, чем «Скорая», что было бы вполне забавным, если бы не было печальным. Или даже пугающим. Я лично вообще не понимаю, как эти так называемые «кареты» успевают к своим больным в условиях тотального трафика и всяких придурков, мешающих проезду. Если бы я была водителем «Скорой», я бы, наверное, больше людей задавила, чем спасла. Потому что бесят, знаете ли.
Мы ехали спокойно и молча, потому что, если бы я начала говорить, то сразу стала бы кричать. Нервы. У меня их было слишком много – компенсация за нечеловеческое спокойствие Апреля. Откуда у человека столько хладнокровия, спрашивается? Неужели его ничего не может напугать или расстроить? Неужели даже на смертном одре он будет лежать – благородный высокий старец с прекрасной осанкой и красивым оттенком седины – и говорить, что это нормальный, естественный ход вещей и что нужно просто дышать?
– Ты какая-то напряженная, – сказал вдруг Игорь с неожиданно приятным беспокойством в голосе.
– Да, ты считаешь? А обычно, когда моя сестра одна сидит в комнате с какой-то чокнутой, это меня страшно расслабляет.
– Сарказм – защитная реакция, – примирительно бросил он.
– Она самая, – рявкнула я. Меня бесило все: и то, каким спокойным Апрель был, и то, каким красивым. Даже когда он усталый, раздраженный и без пиджака, на него хочется смотреть не отрываясь. И его хладнокровие аккуратно намекало на то, что его чувства ко мне не могут быть глубокими. Эта темная зелень, этот омут в глазах. Что я буду делать, когда Игорь разобьет мне сердце? Как я могла довести ситуацию до такого?
– Я не думаю, что у клиентки Лизы настоящая клиническая депрессия. Честно, я уверен, что все наладится. Ты зря только срываешься.
– Конечно, зря. Ведь люди нервничают и волнуются только и исключительно по собственному желанию, верно? Все в мире легко поддается контролю, да? Нет ничего невозможного для человека с интеллектом?
– Так, я списываю все это на остроту момента.
– С чего ты взял, что там не может быть ничего серьезного? Ну вот как можно такое говорить?
– Потому что она выла, – пожал плечами Апрель. – А пациенты в клинической депрессии ведут себя иначе. Рыдать, выть – это ведь нормальная реакция на стресс. А те, кто действительно в депрессии, могут вообще не вызывать подозрений, казаться совершенно нормальными, только очень тихими. Одна моя пациентка говорила, что задыхается, даже когда дышит. Она обычно сидела очень тихо, не двигалась, не шевелилась – совсем. А однажды ее нашли утром на полу, еле откачали. Задохнулась, пытаясь повеситься на простыне. Хотя это просто невозможно сделать, да там и не на чем – ни люстр, ни крюков. Это же психиатрическая больница, но она все равно пыталась. Привязала простыню к ножке кровати и тянула…
– Кошмар, – прошептала я. Игорь вздрогнул, посмотрел на меня так, словно только сейчас вспомнил, что я сижу рядом на соседнем сиденье.
– Да-а уж, – протянул он, сворачивая к психологическому центру «Надежда». – Смотри-ка, а «Скорой» еще нет.
– Может, уже уехали? В смысле увезли?
– Тогда бы твоя сестра уже взорвала телефон звонками, – резонно заметил Игорь, припарковываясь так, чтобы оставить въезд для «Скорой». Зона, размеченная специально для этих целей, была уже заставлена другими машинами. – Ты сегодня на тренировку поедешь? Саша тебя на весь день отпустил?
Два вопроса, каждый из которых застал меня врасплох. Про тренировку я забыла – весь этот переезд сбил меня с толку. Это ведь был первый день совместной жизни, и я словно ходила по минному полю, а сегодня утром из квартиры Апреля – нашей с ним квартиры, которую мы теперь арендовали вместе, если уж на то пошло, – я фактически сбегала, как дезертир с поля боя. Про форму я даже не подумала.
И Саша никуда меня не отпускал. Саша вообще больше ничего не решал.
– Как это ты просто ушла?
– У меня сразу крыша поехала, когда я услышала Лизкин голос. Ты же знаешь, она только недавно из больницы. А что, если ее опять заберут? А Вовка? Я запаниковала и не подумала. Там еще была какая-то девица, сидела за Ванькиным компьютером. Нас все равно всех выкинут и приведут новую команду.
– Так-так-так, дай мне подвести промежуточный итог, – перебил меня Игорь. – У вас в отделе новый босс, которого ты даже не поставила в известность, что уходишь. Я правильно понял? Это логично! Просто и со вкусом. Развернуться и уйти, не сказав ни слова после того, как этот самый босс спросил тебя о вашей интеграции… чего с чем?
– Не важно. Мне просто не везет. Каковы шансы, что меня не уволят? Ты же понимаешь, что уволят все равно! Им просто, наверное, нужны основания. Вот они их и ищут! – грустно пожала плечами я, открывая дверь в центр «Надежда». За ними, прямо передо мной, в просторном холле, выстеленном пыльным ковролином, стояла Лизавета.
– Как это уволит? Кто уволит, кого? Тебя? Почему? – тут же разразилась она вопросами.
– Так, я не понимаю, у тебя что, своих проблем не хватает? – окончательно озверела я. – Меня препарировать сегодня не будем. Где твоя сумасшедшая?
– Тише! – моментально вытаращилась сестра, и я поняла, что сумасшедшая сидит тут же, в коридоре, и смотрит на меня возмущенным и немного смущенным взглядом.
Сумасшедшую звали Зинаида. Ей было за сорок, точнее не скажешь, ибо ей могло оказаться и сорок два, и пятьдесят два – с одинаковой долей вероятности. Однако на сумасшедшую она никак не походила. Что, руководствуясь изуверской логикой моего всеведущего Малдера, как раз намекало на то, что сумасшедшей она вполне могла оказаться на самом деле. Зинаида была женщиной простой, без изысков. Бесформенный свитер с не до конца отстиранными пятнами неустановленного происхождения (вполне может быть, что и от кофе), темно-синие, немаркие джинсы туго обтягивали ее внушительный зад.
