– Ты о себе? – тихо переспросил Апрель. – Неужели ты говоришь о себе, Ромашка? – В его голосе появилась мягкость, которой я так хотела, но теперь, как капризный ежик, только сильнее распушила иголки. Я не хотела мириться, я хотела ругаться.
– Мне ты посочувствуешь, потому что я – личное, я не бизнес, да? А Зинаида – работа. Поэтому к ней ты даже не подошел. А может, нужно было с ней поговорить? Может, зря мы ее в психушку запихнули?
– Никто ее в психушке держать не станет, – вдруг с уверенностью заявил Малдер. – Уж поверь мне. Привезут ее туда, осмотрят, проведут профилактическую беседу и отправят под наблюдение участкового психиатра. Мужу позвонят, он ее заберет. Или какой-нибудь сердобольной сестре.
– На меня намекать изволите?
– Ты убежала с работы. Сорвала мой сеанс. Ты приняла все правильные и нужные решения вместо твоей сестры, которая, на минуточку, профессионал. Ну, хотя бы считается таковым. Но в моменты кризиса она, как ребенок, ищет тебя. Лиза не должна была переваливать на тебя всю эту ситуацию, ты не согласна? Что вообще нормального, правильного в том, что она звонит тебе каждый раз, когда жизнь идет наперекосяк? Сережа ушел – она звонит тебе. Сережа вернулся – снова тебе. Сережа подрался пьяным – синяк под глазом опять-таки у тебя. Сережа сделал ей ребенка, но из садика его забираешь ты. И на майские ты с Вовкой сидишь на даче вместо того, чтобы поехать со мной куда-нибудь… я не знаю, в Прагу. А еще я точно знаю, что когда-то ты пожертвовала своей личной жизнью, чтобы остаться с сестрой. Что в этом нормального, скажи, Ромашка? Завтра ты пожертвуешь мной?
– Ты боишься этого? – вытаращилась на него я.
– А тебя бы это, конечно, порадовало, да? Потому что серьезные отношения – это не про любовь, а про то, кто кому нужнее, да? Кто уязвим, а кто нет. И кто кого первым бросит.
– Ого, какие повороты! – воскликнула я, ощетинившись еще больше. – И как быстро. Успокойся, ты меня первым бросишь, ты.
– Да? А ты, конечно, уверена в этом. Думаешь, что я неуязвим, и это так тебе не нравится, что ты готова бороться до победного, только бы найти мою ахиллесову пяту. А вот скажи мне, твой журналист – ты тоже ведь, наверное, думала, что это будет он?
– Я никогда так не думала! – прошептала я, пораженная тем, насколько мой Малдер прав. Нужно просто расстреливать людей, которые все время правы. Это же просто невозможно. – Откуда ты… как ты можешь знать, что произошло… ты что, говорил с кем-то обо мне?
Мы оба замолчали, задыхающиеся и утомленные этой перепалкой. Я тихо осознавала эту мысль – Игорь говорил с кем-то обо мне. С кем он мог говорить? С сестрой? Два психолога с наслаждением препарировали мое прошлое, которое до сих пор еще немного саднит, чувствуется, как неправильно сросшаяся кость.
– Я не должен был… – пробормотал наконец Игорь, потеряв хотя бы часть своей невозмутимости. – Но ты ведь ничего не рассказываешь. Никогда. Кто он был? Как его звали? Юра? Я видел его в новостях. Лиза сказала, он умолял тебя остаться с ним.
– Он не умолял, – помотала головой я. – Только ставил ультиматумы. – Я закрыла глаза ладонью, словно мне было больно от слишком яркого света. – Я спотыкалась о его требования на каждом шагу.
– Иди ко мне, – прошептал Игорь и притянул меня к себе, не дожидаясь моего ответа. И правильно сделал, его бы не последовало. – Прости меня. Никакой я не неуязвимый.
– Ты как Кощей, твоя смерть в яйце? – выпалила я, и мы оба расхохотались. Через мгновение мы уже целовались, и мир снова стал зеленым и голубым, как летом на мамином поле на даче. Игорь стянул с меня лифчик, не снимая моего свитера – черт знает, откуда такая ловкость пальцев и такие сомнительные навыки. Он ласкал меня и одновременно сурово отчитывал за мой скверный характер. Противоречивые сигналы, как очень горячий кофе вместе с ледяным мороженым. Я смеялась и кусала от нетерпения губы.
– Так мне нравится ругаться гораздо больше, – призналась я, вдыхая сложный микс ароматов мужского тела. Его туалетная вода, усталость долгого дня, запах машины, мой запах, оставленный на его предплечье, когда я целовала его туда.
– Ругаться нам предстоит очень много, – грустно подтвердил Малдер. – Только ты меня не бросай.
– Ты меня тоже, – попросила я в ответ. Это было как пакт о ненападении. Мы оба боимся того, что происходит. Мы не знаем, чего ожидать друг от друга. Я никогда не ожидаю ничего хорошего, не такой характер. Все очень плохо. Очень, но не прямо сейчас. Сейчас мы с трудом удерживаем наше желание и едем домой. Я млею от ощущения, что под свитером ничего нет, а мой лифчик валяется на заднем сиденье автомобиля. Мельком я ловлю свое отражение в маленьком зеркальце на козырьке, но я уже не кажусь себе такой нелепой. Мои щеки покрыл румянец, глаза блестят.
Я люблю. Меня любят. Как странно. Мы едем домой – ужинать.
Только ночью, сидя в чистой темной кухне – Игорь уже спал сном праведного психолога, – я вспомнила об этой странной ореховой голове над серыми разделителями наших офисных кубиков. И сразу дурное предчувствие, от которого я не могла избавиться все утро, вернулось ко мне. Я знала, что предчувствия иррациональны, что за ними могут стоять ошибочные данные, что система предпочитает останавливать нас на полдороге, нежели позволить двигаться в неизвестном направлении. Но на этот раз никакие рациональные доводы не помогали выкинуть это предчувствие из головы.
Над отделом нависли тучи, должна ли я снова пытаться развести их руками? Малдер бы нахмурился и сказал, что я снова беру на себя груз других людей и что мы только-только договорились, что я буду дышать и отвечать исключительно за себя. Но Малдер спал, а меня снова мучила бессонница, и я полезла за мобильным телефоном. Сонный голос Саши Гусева заставил меня устыдиться – лишь на секунду.
– Ромашка? – удивленно переспросил он. – Пожар?
– Почти, – тихо рассмеялась я. – Душа горит. Разбудила?
– Ну… соврать или сказать правду?
– Соври, – попросила я.
– Тогда нет. Не разбудила. Я как раз смотрел фильм… сама придумай, какой именно.
– «Талантливый мистер Рипли», – ответила я не раздумывая. Саша удивился такому моему быстрому и странному выбору.
– Смотрел я твоего мистера Рипли. Крипота какая-то. Все там такие талантливые, красивые, в джаз-клубах отдыхают, а в конце концов все одно – веслом по башке. Нет, этот фильм я бы не смотрел – жаль время тратить. Джуд Лоу еще куда ни шло, а этот… как его, Мэтт Дэймон и сотоварищи. Вруны и голубые к тому же.
– Там этого напрямую нет, – возразила я. – Там только иносказательно. Никакой пропаганды.
– Так, Ромашка, тебе чего нужно? Слишком уже поздно, чтобы спорить о вкусах. Хочешь знать, идти ли тебе завтра на работу? Стоит ли вообще вставать?
– Я так не ставила вопрос, – хихикнула я, а затем вдруг с ужасом поняла, что ведь Гусев-то прав. Я ушла с совещания! Считай, в самоволку. Да даже для поддержания уважения среди нового коллектива Новая Метла, ее величество Черная Королева, должна меня прилюдно выпороть у позорного столба и выгнать. Где у нас в «Муравейнике» позорный столб?
