– Вы были в ЦЕРНе?
– Что ты, нет! Не в тот раз. Тогда ничего еще не было в ЦЕРНе, никакого коллайдера. Мы поехали в Женеву. Красивый город – сказка, но я почти не успела его увидеть. Одна обзорная экскурсия на автобусе, и все. Остальное время мы проторчали в корпусах их научного центра.
– Скука?
– Только не скука, – возмутилась я. – Представь себе море умных людей, и все с бейджиками, и все спорят друг с другом, но не так, как мы с тобой или как вообще кто угодно, не так, как в нашей Думе, когда все эти депутаты орут и швыряются вещами. Хотя такое везде может случиться. Научный мир – он ведь немного другой. За это наших и сжигали в свое время на кострах, потому что мы ищем ответы, а когда их нет, просто говорим: «Я знаю, что я ничего не знаю».
– Ничего себе у тебя аналогии. Просто «Я и Сократ», – рассмеялся Малдер.
– А чего такого? Да, именно так: Сократ, Аристотель, Фрэнсис Бэкон, мой папа, немножко и я, ну самую малость. Ты знаешь, что мой отец считал самым величайшим достижением человечества?
– Что?
– Белые пятна.
– Белые пятна на чем? – опешил Малдер.
– Само это явление. Сейчас все знают выражение – «белые пятна на карте». А откуда они взялись? Ведь человек так уж устроен, что с рождения уверен в том, что все-то он знает, все-то ему известно. Когда-то весь наш мир был настолько пропитан этим ощущением, что мы знаем все или почти все, что нужно и известно, о мире. Буквально не оставалось места для новых открытий. Была письменность, карты, лекарства от мигрени. Мы даже уже знали, что земля круглая, а не плоская. А чего еще надо? Что еще нового можно узнать в этом познанном вдоль и поперек мире? Никаких сомнений и, как следствие, никакого беспокойства.
– Но ведь люди продолжали искать.
– Ты считаешь? К примеру, древние ацтеки жили практически рядом с древними инками, но понятия не имели друг о друге. Даже о существовании. И знаешь, почему? Им ведь и интересно особо не было. Жили себе спокойно. Считали себя империей и всем миром. Они ведь даже не предполагали, что за морем есть другие земли. А в это время там уже шли корабли. Христофор Колумб был образованным человеком, но он тоже вырос в мире, где ему говорили: все уже открыто, мы все знаем. Вот и он, проплывая Америку, даже не смог предположить, что можно настолько ничего не знать о нашем мире, чтобы пропустить целый континент. Он просто исходил из того, что это обязана быть Индия. Больше ничего на карте не было. Единственный возможный вариант. А белые пятна… Это как сейчас тебе сказали бы, что в Москве есть еще один никем не познанный административный округ.
– Параллельный мир.
– Буквально в том же столетии была впервые составлена карта с белыми пятнами. Вот это-то мой отец и считал гигантским прорывом человечества. Мы официально признали, что чего-то не знаем. И сразу стало легче, можно было отделять то, что известно с большей долей вероятности, и то, чего мы, вероятнее всего, не знаем вообще. Закон притяжения – да, можно сказать, что знаем. Не на сто процентов, но исследовали. По крайней мере, в условиях Земли. А вот что там, в Космосе, – черт его разберет. Белое пятно размером с бесконечность. Бесконечно большая неизвестность и бесконечно малая неизвестность. И карта, на которую нанесли Америку – это сделал, кажется, Хуан де ла Коса, – это было фактически началом эры признания человечества в своем невежестве.
– Я никогда не думал об этом под таким углом, – пробормотал Малдер, и я дернулась, опомнилась, поняла, что меня опять занесло. Сколько раз меня сестрица ругала за эти мои «моменты».
– Я не хотела тебя грузить, – покраснела я.
– Думаешь, я убегу только потому, что ты понимаешь квантовую механику? Я уже давно понял, с кем связался, – рассмеялся Игорь. – Мне просто придется чуть больше пить начать, если что. Так понравилось тебе в Женеве? Не пожалела ты, что пропустила выпускной?
– Не пожалела. Там оказалось очень интересно. А потом я вернулась, и почти все мои одноклассники стали однокурсниками. Мы заканчивали спецшколу.
– Кто бы сомневался.
– Мой папа говорил мне, что, если ответ неизвестен, это значит, что кто-то уже как минимум поставил вопрос. А это почти полдела. Я понимаю, как мало знаю о тебе. Как ее звали, ту девушку, что ты любил? Ты ведь так и не сказал.
– Ты не выпустишь меня живым.
– Ты меня тоже, верно? Почему вы расстались? Неужели ты любил ее только за красоту? – Я протянула Игорю бутылку. Он отпил, выдохнул, словно это было не вино, а водка, затем принялся рассказывать:
– Ее звали Анной, если уж тебе это так важно. Как я сказал ранее, она была очень красива, знаешь, такой красотой, от которой столбенеешь. Которая в каждом движении, в каждом взгляде, в мелодичном голосе. Любое ее слово, любая мысль – и ты уже таешь, как масло на солнце. В школе, в старших классах мы сидели вместе. И все над нами смеялись, но нам было наплевать. После школы я поступил в медицинский, а она на модный тогда факультет менеджмента. Впрочем, я не сомневаюсь, что из нее получился топ-менеджер. Из Ани получилась бы даже английская королева. Мы хотели пожениться, когда я закончу интернатуру.
– Почему вы не поженились?
– Потом, как ты сказала, в один прекрасный день – вернее не прекрасный, а ужасный – она меня бросила. Знаешь, как Клементина – мне иногда кажется, что она просто решила стереть меня из своей памяти, пошла к кому-то и сделала это.
– Просто бросила? – удивилась я. – Вот так, ни с того ни с сего?
– Не просто бросила. Ушла, оставив записку, что любит другого и не хочет иметь со мной ничего общего. Почти не забрала вещей. Просто исчезла. Родители ее сказали, что она улетела в Израиль к жениху. К ЖЕНИХУ! А я тогда кем был? Главное, до этого она была совершенно невероятно мила со мной. Только потом понял, что она прощалась. Аня уже знала, что уйдет, у нее были другие планы. Этот ее чертов жених.
– Ты ее искал? – спросила я тихо.
– Искал? Ну естественно. Я поджидал ее около дома, умолял ее родителей передать Ане от меня записку, но ее не было – нигде не было. Просто с ума сойти можно было. Я почти и сошел. Ее мать меня выгоняла, кричала, чтобы я никогда больше у них не появлялся – так, словно я был в чем-то виноват. И ты знаешь, я винил себя, очень долго причем. Потом стал винить ее, даже возненавидел. А после просто забыл. Нормальный ход вещей.
Игорь отхлебнул из бутылки – он до сих пор злился на нее. Я прекрасно видела это в его движениях, в том, как была напряжена его челюсть.
– Я вот только сейчас подумала, а что было бы, если бы ты ее увидел в новостях? Да, если бы ты вдруг увидел свою Анну? – спросила я, и в воздух словно проник космический холод. – Как бы ты отреагировал?
Только задав вопрос, я поняла, что это был удар ниже пояса. Игорь сначала застыл, потом медленно повернулся ко мне и посмотрел совершенно ледяным взглядом.
– Я могу не отвечать, верно? – пробормотал он хрипло, отдавая мне бутылку. Мой хладнокровный Апрель, ты любил, тебе до сих пор больно. Ты тоже живой. Никого ты не забыл.
