Костя не был близко знаком с владельцем Атриума и потому понятия не имел, чего ему стоит ожидать и чего опасаться. Поэтому он просто вскинул на хозяина упорный и ясный взгляд и ответил:
– Если из нас двоих в оковах будет только он – это будет несправедливо.
– А! – усмехнулся ганзеец. – То есть ты хочешь разделить участь своего друга и помочь ему, так сказать, нести его бремя? Надо же, а я и не знал, что подобные идеалисты еще встречаются среди людей! – толпа поддержала его негромкими угодливыми смешками. Только Гай и его команда остались серьезными и даже хмурыми. Они напряженно следили за происходящим, но почему-то не вмешивались. Только тренер как-то механически-нервозно подкручивал ус.
– Да, – просто, но твердо сказал Костя. – Хочу. Потому что он – мой друг!
Мазюков повернулся к собравшимся зевакам и развел руками:
– Ну, что я могу поделать, господа? Мальчик хочет помочь своему другу. Разве я должен мешать такому прекрасному стремлению? Пусть будет так, как он хочет… Гоша!
– Борис Леонтьич, а у меня только одна пара «браслетов»! – слегка растерянно пробасил охранник. – Послать к копам за второй?
– Ну зачем же? – ганзеец, казалось, что-то обдумывал. – Друзья должны быть всегда вместе, иначе что это за друзья? Нацепи-ка на них одну пару на двоих. Пусть ходят рука об руку, как и подобает настоящим друзьям! Выполняй!
Охранник кивнул товарищам. Не успел Марк опомниться, как двое схватили его за локти, не давая даже дернуться. Миг – и на его правом запястье защелкнулось стальное кольцо.
Костя дал себя окольцевать спокойно и даже сам подставил руку. На его лице при этом играла легкая и отстраненная улыбка. Через минуту друзья стояли у всех на виду, скованные рука об руку одной парой наручников.
Как преступники.
– Ты придурок, Квазимодо! – еле слышно прошипел Крыс, у которого поступок черкизонца до сих пор никак не желал увязываться с такими понятиями, как «разум» и (как там замысловато говорил Умник?) «адекватность». – Какого…
Он не ждал ничьей поддержки и не просил ее. Никогда и ни у кого, тем более – после того, как его обманом увезли из родных мест – у кого-то из «чистых». Всю жизнь его учили, что каждый – сам за себя, каждый должен рассчитывать только на свои собственные силы и не надеяться на то, что кто-то добренький вдруг придет и поможет. Его станция жила по этому закону, его отец, когда еще был жив, так наставлял его. А этот… безбашенный идеалист вдруг взял и своей выходкой перевернул с ног на голову все, чем О’Хмара, уроженец разбойного Алтуфьево, жил и дышал до сего дня!
И не только перевернул, но и сам, как дурак, попал под раздачу! Ух, врезать бы ему сейчас хорошенько за такие выступления, чтоб впредь не выделывался!
– Марк, давай я тебе потом все объясню? – тихо и примирительно попросил Костя. – Не здесь и не перед этими. Пожалуйста. Поверь, я в здравом уме и знаю, что делаю.
Крыс едва удержался от злобного рычания. В здравом уме он, конечно…
Мазюков подошел к стойке и отдал трактирщику ключ от их наручников.
– Заберешь, как будете уходить! – сказал он, обращаясь к Гаю. – В Атриуме эти двое могут ходить как угодно. Но здесь и в других цивилизованных местах я этого мута чтоб без цепей и ошейника не видел! Комплект пришлю через посыльного! Ясно?
– Ясно, – буркнул старший гладиатор.
Мазюков со свитой неспешно удалился в сторону Курской радиальной, и глаза всех присутствующих обратились на пару в наручниках. Ребята ощущали направленные на них со всех сторон взгляды – любопытные, жадные, насмешливые, сочувственные, злорадные…
– И чего ты добился, дурик? – невольно озвучив мысли Марка, осведомился Гай у Кости. – Сам теперь на цепи, правдоборец хренов! Надо ж было так выпендриться, да еще перед кем!
– А по-моему, пацан все правильно сделал! – Кевлар одобрительно подмигнул подросткам и, не обращая внимания на возбужденно переговаривающихся зевак, показал им большой палец. – Молодец, Квазимодо, так и надо! Уважаю!
Бур и Шаолинь поддержали товарища. Гай устало посмотрел на них и тяжко вздохнул.
– Да правильно, все правильно… – он притянул ребят к себе, слегка потрепал по волосам и заставил сесть обратно за стол. – Только вот они нажили себе постоянно действующую проблему: Крыса теперь придется сажать на цепь, прежде чем выходить с ним куда-то за пределы Атриума! Как псину какую-то! Черт побери, знал бы, что наш олигарх такое отчебучит… Крыс, извини, пожалуйста! Не надо было нам вообще тебя сюда тащить!
Марк лишь дернул уголком рта и отмахнулся свободной рукой: да чего уж там теперь! На душе по-прежнему было гадостно, хотелось выть от бессильной ярости и обиды: за что с ним так?
Костя поглядывал на него с тревогой и пониманием, но молчал. И правильно делал: еще от него О’Хмаре сочувствия не хватало! Ко всем прочим закидонам черкизонца!
Явился Кузьмич, обтер пуховыми боками ноги присутствующих (всех, кроме Марка, на него кот снова неприязненно зашипел), получил свою долю вкусняшек, сожрал около половины и с достоинством удалился с оставшейся частью в зубах к своей Масяне. Та, как говорили, ходила с очередным «комплектом пузожителей» и, как всякая дама «в положении», нуждалась в усиленном питании. Вот Кузьмич и шестерил за двоих.
Марк проводил взглядом поднятый гордым флагом пушистый хвост и в очередной раз поморщился: посетители трактира, ставшие свидетелями его унижения, продолжали глазеть на него, как на диковинную, но мерзкую и опасную тварюшку – с назойливым любопытством и брезгливой неприязнью. Взгляды липли к коже, как едкая слизь, оставляемая улитками-лизунами, и вызывали стойкое ощущение нечистоты и жгучее желание вымыться.
Остро, до зуда в пятках, захотелось уйти обратно в Атриум и больше не появляться в этом месте, полном гнилых людей. Никогда!
Снова некстати напомнили о себе полученные на торгу побои. Марк еще во время экскурсии по Атриуму почувствовал, как раны потихоньку воспаляются от постоянного трения об изнанку и швы куртки и края лямок майки. Истонченный временем и ноской трикотаж, вместо того чтобы служить смягчающей прокладкой между кожей и брезентом парки, как-то подозрительно прилип к спине и теперь отзывался на каждое неосторожное движение резкой тягучей болью. Ощущал Марк и постепенно охватывающий тело болезненный жар. Но, не желая унижаться перед «чистыми», стоически терпел все неприятные ощущения и не подавал виду. А вот теперь ему очень хотелось забиться, как маленькому зверенышу, куда-нибудь в укромный уголок, где бы его никто не увидел, и скулить, скулить от боли и жалости к себе…
– Крыс, а, может, пойдем отсюда? – вдруг предложил Костя. – Скучно тут чего-то, – он довольно натурально зевнул, воспитанно прикрывшись свободной рукой.
Скавен пристально посмотрел на кажущегося невозмутимым, несмотря на все случившееся и наручник на запястье, друга. Одна мысль все еще занимала его: то ли выдержка у черкизонца настолько железная, то ли он и правда такой придурок? Его ведь тоже лупили, и наверняка ощущения, испытываемые этим «ангелочком», были сходны с теми, что сейчас владели скавеном. А вот поди ж ты – вел себя Квазимодо, как будто и не огребал недавно плетей по своей тощей спине!
