– Не о том я, – перебила она. – Мне хотелось узнать, не кто вы, а какие вы.
– Узнали? – усмехнулся Марк, чуть тряхнув цепью. Получилось мрачно и недобро.
– Узнала, милый, ой, много чего узнала! – глаза цыганки блеснули легкой насмешкой. Она повернулась к Косте: – Скажи, та, что учила тебя, когда-нибудь гадала тебе?
Квазимодо удивленно шевельнул бровью, но потом мотнул головой и ответил:
– Нет, ни разу. Да я и не просил. Какой смысл было гадать, если она и так видела, как я тогда жил, а мне… а у меня жизнь никогда не отличалась большим разнообразием и всегда зависела от чужой воли.
– Да, беда, когда над собой своей воли нет… – кивнула котлярка
[11]. И вдруг указала перед собой коричневой, унизанной разномастными браслетами и кольцами рукой: – Садитесь-ка сюда, мои милые. Говорить с вами буду. О судьбе вашей говорить.
Костя без возражений исполнил приказанное и сходу сел по-турецки прямо на пошарканный гранит пола. Потянул за собой друга, да еще и чуть дернул за цепь: мол, садись давай, не выделывайся! Марку ничего не оставалось, как последовать его примеру. Хотя все происходящее ему по-прежнему сильно не нравилось, и скавен уже начал подумывать, что его идея прогуляться по станции была сущим ребячеством.
Спину резало и саднило, словно по ней прошлись когти какого-нибудь особо ядовитого порождения. Юноша с тайным удовольствием осторожно прислонился ею к холодному мрамору пилона. Стало чуть-чуть полегче.
– Вам надо ладонь показать, да? – обратился Квазимодо к гадалке. – Левую или правую?
Та остановила его.
– Не надо мне ваших ладоней, милые, я и без них вижу то, что должно было случиться и наконец случилось. А вижу я цепь, и вас на концах этой цепи.
Подростки дружно посмотрели на сковывающий их наручник с тяжело провисшей между «браслетами» короткой цепью. Переглянулись. Деликатный Квазимодо неловко и растерянно улыбнулся, а куда менее политесный, чем он, Крыс очень громко и очень саркастично хмыкнул – мол, это и безо всяких гаданий видно!
Женщина небрежно отмахнулась; мелодично звякнули браслеты.
– Я говорю не о той цепи, что на ваших руках. О другой. Один конец тут, – смуглая ладонь дотронулась до груди Кости в том месте, где билось его сердце, – другой – тут, – последовал аналогичный жест, относящийся уже к Марку. – Длинная цепь, крепкая, хорошо держит, ай хорошо! И пока цепь эту не разорвать – вас никакой беде, никакому лиху не одолеть.
– Вы говорите о нашей дружбе? – вежливо уточнил Костя.
– Нет, мой отважный соколик. Это куда сильнее, чем дружба. Это судьба ваша, ЕЕ цепи на вас. Я это сразу увидела, как только вы подошли. На роду вам, мои милые, написано было встретиться и идти дальше вместе. До самого конца. Рука об руку, душа к душе, сердце к сердцу, кровь за кровь… – на этом месте гадалка умолкла и рассеянно погладила волосы прильнувшего к ней сынишки. Лицо ее посерьезнело, даже омрачилось какой-то невеселой думой. – Но вот если порвать эту цепь… – она покачала головой и как-то беспомощно махнула рукой. – Ай, не могу я хорошо сказать все, что вижу и чую про вас, милые, не выходит у меня… Опутала вас судьба ваша, опутала, а сама вокруг пляшет и смеется – поди ее поймай, в цепях-то! Но вот что скажу, мои милые: вы сильны, когда вы вместе. Помните об этом. И… вот еще что… – блестящие черные глаза остановились на лице Марка, и тот едва не вздрогнул: ему показалось, что цыганка его насквозь видит. – Однажды встретишь ты на темной дорожке врага одной с тобой крови. Доверься ему, чем бы тебе это ни грозило. А ты… – ставший бездонным взгляд переместился на Костю, – никогда не зови к себе смерть, даже если все потеряешь – и чем дорожил, и что проклинал. Слышишь? Никогда. А еще – помните друг о дружке. Всегда, что бы с вами ни случилось, даже если разлучат вас. И тогда судьба ваша перестанет плясать и смеяться и сама дастся вам в руки.
На некоторое время между ними снова повисло молчание. А потом Марк порылся в кармане и… протянул цыганке оставшийся там патрон – последний.
– Возьмите.
– Я вам гадала не ради денег, – усмехнулась та, звякнув серьгами. – Убери, милый, не обижай Марьяну!
– А это и не за гадание… – буркнул скавен и посмотрел на маленького Бахти, почти зарывшегося в складки материнской юбки. – Это для него. Чтобы… ну… если ему тоже когда-нибудь доведется идти с кем-то рука об руку – то… пусть не так, как мы сейчас!
Тихо, в унисон, звякнули, соприкоснувшись, наручники юных невольников и браслеты гадалки, когда Костя, быстро добавив свою последнюю «пульку» к подношению друга, вслед за этим накрыл рукой и осторожно сжал его запястье, а Марьяна медленно взяла с ладони Марка оба патрона.
Глава 15. Мы не рабы!
– Самоуверенные щенки!!! – орал чуть позже Гай так, что, казалось, вот-вот усы отвалятся. – Терминаторы сопливые!!! Какого хера сразу не сказали, терпилы вы гребаные, мать вас за ногу, через вагон и в дерьмо стигмата носом?!
Крыс и Квазимодо смиренно сидели рядом на одной из металлических солдатских коек, служивших обитателям Атриума спальными местами, и подавленно молчали.
Причиной всесокрушающего гнева тренера была вовсе не дерзкая выходка Кости, в результате которой оба новичка очутились на цепи. Гладиаторы, обсудив по пути из трактира случившееся, единогласно решили, что, несмотря на все отягчающие обстоятельства и наивный мальчишеский «книжно-киношный» героизм, черкизонец был, в общем-то, по-своему прав. Гай, правда, на правах умудренного опытом отца-командира с тяжким вздохом предрек подростку трудности во взрослой жизни – если он и далее будет столь же принципиальным и «высоколобым» в вопросах «отстаивания рыцарской чести». Но эти вздохи пресек Кевлар, сказав:
– Я думаю, Квазимодо и сам не дурак, со временем разберется, что к чему, и научится придерживать характер на опасных поворотах. А мы, если что, поможем на первых порах – чтоб совсем уж дров не наломал. Не боись, Славка, выгребет парень! А то, что они оба упрямы, как ишаки – ну, так в нашем деле это иногда даже полезно! Вот погоди, начнутся тренировки, упрямство им пригодится!..
Однако с данным качеством обоих новичков гладиаторы столкнулись тут же, по пути домой. В трактире освещение было не слишком ярким, поэтому нездорово покрасневшее, с капельками пота на лбу и висках, лицо Крыса и его неловкие, осторожные движения были замечены взрослыми далеко не сразу. Да и то исключительно после того, как на это обратил внимание глазастый и много чего примечающий Костя.
– Тебе что, плохо? – шепотом осторожно осведомился он у друга, когда вся их команда уже почти выбралась из паутины ходов, соединяющих Чкалу и Атриум.
Терпеть и изображать героя перед тем, кто уже не раз видел твою боль и унижение, было глупо.
– Спина… – еле слышно просипел Крыс.
