– Не вернусь, пока не спасу Костю. Я обещал ему.
…Краем глаза О’Хмара уловил, как одобрительно и радостно улыбнулась и кивнула ему Мартиша. Все это время она с самым отсутствующим видом сидела в сторонке и что-то плела из тонкой проволоки, ничего, казалось, вокруг себя не замечая и никак не вмешиваясь в происходящее. Но, как теперь убедился Марк, слышала и видела она все.
– Костя – это тот парень, с которым ты оказался в этом самом Атриуме? – припомнил Кожан. – А какое тебе, собственно, до него дело? Он же из «чистых»! Ты что, забыл, что «чистые» – наши исконные враги? Тебя давно не гнобили как мутанта такие же, как он? Давно не тыкали в тебя пальцами и палками, не плевали вслед, не показывали, как диковинного зверька, не издевались?
– Костя – не враг! – возразил Крыс.
– Это ты сейчас так думаешь! Пока вы с ним были в одной клетке – у вас было что-то общее. Теперь ты свободен. А он остался среди своих, среди «чистых». Как думаешь, долго он еще будет вспоминать тебя, «грязного мута», после того, как ты исчез с глаз долой?
Марк аж задохнулся от нахлынувшего негодования и в бессильном гневе стиснул кулаки. Он не ожидал таких чудовищно несправедливых и жестоких слов от своего вождя и поначалу даже растерялся. Но тут ему в грудь ударила горячая волна, и Крыс почувствовал закипающую ярость. Как тогда, в клетке на торгу. Ярость клокотала внутри, рвалась наружу, и, как ни старался юноша справиться с ней, не помогали даже давние наставления отца.
Кажется, мелькнула мысль, теперь настал его черед защищать Костю – так, как однажды сам Квазимодо защищал его в тот злополучный день, когда по прихоти Мазюкова они оба оказались на одной цепи!
Ну, что ж… Костя не побоялся тогда встать за друга-мутанта перед самим хозяином. Не побоится и О’Хмара!
– Костя. Не. Враг! – раздельно отчеканил Марк, бешено и бесстрашно глядя в глаза Кожану. Его захлестнуло жаркое негодование от осознания несправедливости слов вождя, и потому терять ему было уже нечего! – Костя – мой друг! Вы же не знаете!.. Вы же… вас там не было! А он… он ведь как брат мне!..
– О, ну надо же! Уже и в братья «чистого» записал! – насмешливо изогнул бровь Кожан. И тут же рявкнул: – Хватит! Ты возвращаешься домой! Завтра же! И это не обсуждается!
Марк судорожно вцепился в столешницу, как будто его уже собирались хватать и волочь в машину.
– Я не поеду! Я должен спасти Костю! Вот сделаю это – и тогда вернусь! Обещаю!
– Обещает он! В Трэш-сити не бегать, помнится, тоже кто-то мне обещал!.. Поедешь, как миленький! И… нет! Даже не утром, а прямо сейчас! – Кожан поднялся. – Собирайся!
– Нет!..
ДЗББЭМММММС!!!
Их перепалку оборвал громкий звон разбившейся тарелки. Оба алтуфьевца дружно подскочили и, как один, изумленно уставились на Мартишу, про которую уже успели благополучно позабыть.
Та невозмутимо достала с полки вторую тарелку и тут же, не жалея, с силой грохнула ее об пол. Осколки разлетелись по кухне и смешались с останками первой посудины. А Мартиша уже доставала третью тарелку. На сей раз это был большой глубокий салатник.
Наступила гробовая тишина.
– Посуды у меня много, – задумчиво любуясь цветочками на глянцевом фарфоре, небрежно сообщила хозяйка дома, ни к кому, впрочем, не обращаясь. – Хватит еще не на одну разборку. А если не хватит – то всегда можно сходить и добыть еще. Москва большая, магазинов и складов с неразграбленным барахлом в ней полно… – и добавила с совершенно светской и учтивой улыбкой: – Надеюсь, вы мне сообщите, господа офицеры, когда вам наконец надоест орать друг на друга?
Секунды две царило молчание. А потом Кожан, как-то странно хрюкнув, вдруг согнулся пополам, рухнул обратно на табурет и… разразился неудержимым громовым хохотом.
– Ой, кобра-а!.. – выдавил он сквозь смех. – Ты, блин… как всегда… в своем репертуаре!..
Мартиша снова мило улыбнулась, однако глаза ее были холодны, как ствол снайперской винтовки на морозе. И столь же беспощадны, как прицел этой винтовки, наведенный в лоб жертве.
– А теперь, господа офицеры, успокоились, расселись по своим местам и послушали слабую, глупую женщину, – негромко сказала она, и в голосе ее мелькнули знакомые грудные интонации, присущие ее второй, смертельно опасной натуре.
«Господа офицеры» безропотно подчинились, причем Кожан продолжал фыркать от сдерживаемого смеха. Но уже гораздо тише. Марк же вообще предпочел превратиться в бессловесную деталь интерьера.
Независимо один от другого они оба поняли, что с Существом сейчас лучше было не шутить.
Мартиша оглядела обоих своих гостей и удовлетворенно кивнула.
– Во-первых, – начала она, – спасибо, что прислушались к моей скромной просьбе. Иначе безвременную насильственную гибель моего любимого салатника я бы вам не простила! – она осторожно поставила означенный салатник обратно на полку. – Во-вторых… Стас, мальчик рассказал тебе далеко не все. Уж не знаю, почему, но кое о чем он умолчал… Как ты думаешь, почему у него забинтованы запястья и шея?
И, прежде чем Крыс успел опомниться и возмутиться ее самоуправством, женщина слегка сдвинула тканевую повязку у него на горле. Взгляду главы Алтуфьево открылась цепочка запекшихся свежих ссадин, обвивающая шею паренька, словно причудливое бисерное ожерелье.
– На руках – то же самое, – сообщила Мартиша, возвращая повязку на место. Марк запоздало дернулся, пытаясь вывернуться из ее рук, но его пригвоздил к месту взгляд сирены. – Было бы еще и на щиколотках, но там берцы защитили кожу.
«Пожалуйста, не злись! – словно говорил ее взгляд. – Так надо».
Кожан мрачнел просто на глазах. Ему явно было известно, что оставляло такие следы.
– Крокодил нашел Марка недалеко от депо, – продолжила Существо. – Измученного, ободранного, без сознания… И в кандалах. Помнишь, как в кино иногда показывали – на руках, ногах, плюс ошейник… и все это соединено цепями в одну систему? Как видно, те «чистые», что везли его продавать на опыты в Полис, настолько были убеждены в том, что он опасен, что решили перестраховаться… А теперь представь, как он во всей этой… сбруе полз по подземельям, ища выход? Я вот лично не могу этого представить – хотя и с подземельями не понаслышке знакома, и… впрочем, это неважно.
Тень какого-то очень давнего и явно нехорошего воспоминания мелькнула на ее лице и пропала так быстро, что присутствующие решили, что им просто показалось. Сирена положила руку на вздрагивающее плечо красного, как рак, и взвинченного до предела Крыса и несколько раз успокаивающе погладила.
– И это – не единственные следы рабства на его теле. Марк, прости, пожалуйста, что заставляю тебя делать это, но… Покажи, пожалуйста, своему вождю спину.
О’Хмара, сообразив, что она имеет в виду, отшатнулся и отчаянно замотал головой. Ему стало невыносимо стыдно и захотелось провалиться сквозь землю.
