Правда, и не скажу, что многих боярынь знаю.
А если…
— Ты меня не слухаешь! — Бабка шлепнула меня по руке.
— Чегось?
— Зослава, тебе надо быть внимательней! — Бабкин палец вперся мне в нос. — Будущей царице не след головой крутить и старших не слухать. Я тебе про саксонцев сказываю… будет такое посольство, которое от самого Императора…
— А нынешнее от кого?
— …приедут самолично брат евонный родный, чтоб новому царю поклониться. И договор привезти. И надобно, чтобы этот договор подписали.
— Какой договор?
— О вечном мире и торговле, вестимо… и вот они приедут, а ты тут такая… царица… и выходишь в платье саксонском…
…да я со стыда помру, такое надеваючи…
— …и с париком… раскрасавица. Оне сразу и узреють…
…ага, узреють, в таких платьях все всё сразу и узревають до самых печенок.
— …что ты мыслишь верно…
— А без платья не узреють?
— Без платья, — строго произнесла бабка, — ты будешь просто обыкновенною дикаркою… кто с тобой разговаривать станет?
Вот же ж… а мне мнилось, что с человеком по розуму говорить надобно, а не по платью. Видать, ошибалася.
— Зосенька… — бабка моя глядела снизу вверх, и появилось в ейных глазах что-то этакое… — ты уж подумай, будь ласкава…
Подумаю.
От в последние денечки я только и делаю, что думаю.
ГЛАВА 19
Об обрядах тайных
Поле дымило.
Нет, не горело, жара Ерема не испытывал, скорее уж было по-весеннему прохладно. И он, ступая на распаренную землю, над которой поднималось белое марево, испытывал почти забытое уже удовольствие. Он чуял силу пробудившихся трав.
…до леса недалече, того не видно, но глаза не нужны.
Ерема остановился.
Сделал глубокий вдох.
Замер.
Тишина.
Или нет?
Мыши копошаться в гнезде. И беззвучно скользит по-над полем ястреб, выглядывая добычу. Вздыхает сыч, устраиваясь на дневку в гнилом дупле… кузнечики стрекочут.
— Пришел? — Мор появился.
Просто появился.
Ерема больше не пытался пройти по его следу. Быть может, потом, после обряда.
— Как видишь.
— Принес?
Ерема молча скинул с плеча полотняную сумку.
— А братья…
— Спят.
— Не проснутся?
— Дед не только Лиса учил. Я не намногое способен, но кое-что выходит лучше, чем у него.
Это не было предметом для гордости. Пара знаков, горсть песка и волосы… волосы собрать было сложней всего. Они одинаковыми гляделись, но это если не разбираться. А так — у Еськи плотный и жесткий, что проволока. Емельянов морковным цветом отливает. Егоров мягкий, девичий. Евстин вьется… по одному волоску и нитью красной перевязать, опутать стеблем сон-травы.
Слово произнести.
…но вернуться надо вовремя, чтобы братья не поняли, иначе слишком многое придется объяснять, а Ерема не готов пока к объяснениям.
Возможно, он совершает ошибку.
Возможно, эта ошибка будет дорого стоить.
Возможно…
…но это его ошибка. Личная.
— Тогда не стой. — Ныне Мор был облачен в простую одежду. Штаны из небеленого грубого полотна. Такая же рубаха, пожалуй, шитая на скорую руку. И самые бедные люди одежку украшают, пусть и простенькой вышивкой, а эта, видать, что новая, необмятая, а все одно, как с чужого плеча.
Рукава у рубахи длинные, до кончиков пальцев.
Сама просторная.
Штаны широкие.
И не разобрать, что за фигура, мужская аль женская.
— Не на меня любуйся, а приступай. — Мор отступил и присел на траву. Сорвал травинку. Сунул в рот… — Или думаешь, я за тебя твой обряд проводить стану?
Ерема вытащил кусок полотна.
Грубое.
Жесткое. С лохматым краем, с вышивкой, которую Ерема сам делал. Умаялся, пока простенький узор проложил. Все пальцы исколол, все матюки перебрал, но ведь сделал.
Сумел.
И теперь, глядючи на свою работу, Ерема испытывал законную гордость. Коль с царевой службой не сложится, в швецы пойдет.
Траву он притоптал, чтоб полотно легло ровней.
На один угол, узлом завязанный, Ерема положил кривобокий каравай. От мысли стать пекарем он отказался, когда первые два каравая вышли больше похожими на каменюки. Да и этот вряд ли был съедобен.
На другой угол стала плошка с солью. Хоть ее готовить не пришлось.
Ветка омелы с белыми ягодками.
Волчий хвост…
Последним из сумки появился черный, что смоль, петух, который хоть и спутанный, а все одно дергался, крутил головой да разевал желтый клюв. Зазеваешься — и палец отхватит.
Нож.
Миска.
Свечи восковые.
— Вижу, ты хорошо подготовился, — Мор поднял нож. — Что ж, значит, не передумаешь…
— Не передумаю.
Хватит сомнений. Сколько их было, бессонных ночей, размышлений, попыток понять, чем же обернется его, Еремы, желание получить свободу.
Клятва.
И робкая надежда, что все выйдет именно так, как Ереме хочется. Он станет свободен, а Лис избавится от поводка. Наступит ли после этого счастье и благоденствие? Сомнительно. Скорее уж появятся иные проблемы, но когда появятся, тогда Ерема и будет их решать.
Он сел в центре полотна, на кривоватую звезду, наметанную алой нитью, и закрыл глаза. Обряд, если верить книге, был простым.
Вспыхнули свечи.
Без огнива.
И значит, Мору оно ни к чему. Оно и понятно, магик — магик и есть… запахло дымом. И запах этот был чужд месту. Вдруг затихли мыши. И кузнечики с ними. И ястребиная тень растворилась в поднебесье. От земли потянуло холодом.
Еще не могильным, но…
…не поздно остановиться. Всего-то нужно встать и уйти. Мор не будет задерживать.
Нет.
Егор закрыл глаза. Пусть так…
…магия крови опасна.
Непредсказуема.
И может статься…
…может. Все может. Но если оставить все, как оно есть сейчас, Лис долго не протянет. Ему плохо. В нем слишком много зверя, чтобы этого зверя можно было просто запереть, и если тогда, много лет назад, это казалось хорошим выходом, то теперь Ерема понимал, насколько заблуждался.
