Кивнула.
Понимаю. И многие небось посчитали, что уж лучше пусть воссядет на царскоем престоле Ильюшка, коего ведають с маленства, нежель некий царевич, который то ли есть, то ли нету, то ли есть, да не тот, чтоб настоящий. Но и иные будут, которым Ильюшка не мил, а мил… ну, скажем, батька Лойков. Иль сам Лойко, иль вовсе человек третий.
Ох, смута зреет…
— Отец собирается поддержать Батош-Жиневских. Он уверен, что если посадит Илью на престол, то сам за этим престолом и встанет. Мог бы корону примерить, примерил бы. — На раскрытую ладонь Велимиры села бабочка. — Он уверен, что хитрей прочих, что выдаст меня замуж сейчас, пока Илья вроде бы как в опале… а потом раз, и… точно в царицы. Сказал, чтоб мальчика рожала. А как рожу…
Она с неожиданной злостью бабочку стряхнула.
— Будет царевич новый, тогда и царь не больно-то надобен. Если, конечно, советников слушать не станет. А если правда, что я про Илью слышала, он не станет. И жить ему не позволят. А мне, если заупрямлюсь, тем более. И вот куда идти? Здесь прячусь, но… у отца помимо друзей и враги есть. И знакомые, которые к тем же выводам пришли. У дураков мысли сходятся. А еще у них свои дочери имеются. Не подумай, я не ревную, но я устала бояться, понимаешь? Только-только здесь отошла, а он снова… и главное, что царица… она ведь еще при силе. Объявит завтра, что Илья в отцовских делах завязанный, и все…
Бабочка порхала, темная, ночная, с крылцами узенькими, с тяжелым телом. Такие бабка моя совками звала. И вправду на сову похожа, на махонькую да неудалую. Аккурат, что я сама.
— …и спровадят на плаху. И меня следом. А ну как выяснят, что непраздна?
— Так вы ж…
Оно-то объявить всяко можно, но неужто люди поверят, что боярыня себя не соблюла? Позор это, срам страшенный. И как отец, каков бы ни был, может родную дочку на этакий срам подпихнуть?
— Невенчаны? — Велимира следила за бабочкой. — Зослава, когда и кого это останавливало? Скажут, что обряд был. Тайный. Найдут жреца, который соврет… не все они святы. Умельцы и записи сотворят. А дальше просто… вот невинное дитя царской крови, законное, рода хорошего… а главное самое, что дитя, что сидеть будет на троне и слушать бояр, ибо выбора у него иного нет. Я же… я не хочу! И Фрол мне помогает…
Фрол, стало быть…
— Не так, как ты подумала, но… я магичка. Все-таки магичка и кое-что умею. И дар мой пусть слабый, но дар. А силу его увеличить можно, если постараться. Я и стараюсь. А нет, то… исчезну. Только это секрет, понимаешь? Не рассказывай о нем, ладно?
Не буду.
Что я, секретов хранить не умею? У меня вона, их цельный мех набрался.
…он глядел со стороны на девушек, пытаясь понять, что же чувствует.
Ничего.
С чувствами сложно.
Ему приходилось изображать их, поскольку люди без чувств не могут. Любовь и ненависть.
Презрение.
Радость? Чему радоваться? Нет, будь он жив, наверное, сумел бы оценить и тихий вечер, и росу на траве, и разноцветье ароматов. Он бы любовался ими, теми, кто должен будет умереть, чтобы продлить его мучения. И впервые, пожалуй, подумал, что мог бы и сам сыграть в большую человеческую игру, которая так увлекла матушку. Сыграть и, если получится, выиграть свободу.
Попробовать?
Матушка осерчает, но… разве пугает гнев ее?
И он решительно направился за девушками. Он держался в стороне. Магия Велимиры была слишком слабой, чтобы преодолеть его заклятье. Ничего серьезного, но боярыня ощутила вдруг странную усталость. Главное было не переборщить, не довести до изнеможения, это привлечет внимание, а внимание ему не нужно.
Велимира зевнула.
И снова зевнула.
И растерялась, поняв, верно, что вот-вот уснет прямо на ходу. Что она решила? Что вымотали ее с Фролом занятия? Маленькая глупая тайна, такая невинная по сравнению с прочими. Пусть идет. Пусть ляжет в постель, на перины пуховые, пусть уснет и будет счастлива во сне.
Он способен сделать что-то хорошее.
Иногда.
Он нашептывал ветру слова. И тот, связанный заклятьем, покорный, летел к боярыне…
…она ушла.
А Зослава осталась. Присела на лавочку, на звезды глядит. И если решаться, то сейчас, пока у него есть еще возможность. Он и решился. Первый шаг дался с трудом, будто его самого сдерживало не то заклятье, не то проклятье. Второй — уже легче.
— Вечера доброго. — Голос был охриплый. И она повернулась, увидела.
Ответила:
— Доброго. Застудился?
— Нет. Я присяду… есть разговор.
И он вытащил из кармана половину шеметской монеты…
ГЛАВА 21
О невестах
…она ждала не в саду, у стены крепостной, куда провела ее маленькая беленькая девица. Не из жалости, но из жадности. И пять золотых, которые исчезли в девичьей узкой ладони — удивительная магия стяжательства, — стали достойной наградой.
— Недолго только. — Теперь, получив деньги, девица стала нервничать и думать, что будет, если кто-то заметит здесь ее подопечную.
— Недолго, — пообещал Арей.
Он разглядывал навязанную невесту, подмечая, что за несколько дней она еще больше побледнела. Кожа бела до серости, круги под глазами.
— Здравствуй…
— Здравствуй. — Она протянула руку, коснулась осторожно раскрытой его ладони. — Ты ведь узнал меня, правда?
— Как было тебя не узнать.
— Я усыпила ее… она… она с тобою не знакома. Она бы не поверила.
— А ты веришь?
…куда подевалась та девочка шести лет от роду? Куколка ряженая, которая и ногами-то не ходила — носили, чтоб, не приведи Божиня, не переутомилася. И солидная баба с усиками над верхнею губой называла ее лялечкой.
Тягала на руках.
Порой и на плечо усаживала, чтоб лялечке лучше видать было.
…переменилась. Нет, Арей не знал, что это будет именно она. Как-то вылетело из головы, что Мирослав Батош-Жиневский в отцовском доме частым гостем был. И дочь свою приводил.
— Верю. — Она выдохнула и рот ладонью прикрыла. Оглянулась на девку. — Ты меня заберешь?
И взгляд такой…
…у той девочки из памяти Арея не могло быть подобного взгляда. В нем надежда отчаянная. И еще страх, что надежда эта зряшняя. И все же…
…та смотрела с ленцою, с обидою, будто подозревая, что Арей всенепременно отберет куклу ее с парпоровым личиком. Или пряничек. Или бусики.
…отец говорил:
— Развлеки гостьюшку, — и кланялся девчонке, будто бы и вправду именно она была дорогою гостьей, а не приложением к Мирославу.
