Потом маме надоело страдать, и она собралась переезжать. Отцу говорит, ты или с нами, или видеть тебя более не желаю.
Алинка хрустнула вафельным тортом. Крошки посыпались на ее свитер, и она, легонечко стряхнув их в раковину, вернулась к столу.
— И чего?
— А ничего. Мама у меня такая серенькая тихая наседочка. Она ни кричать не умеет, ни скандалить. Только хлопочет вокруг нас да кудахчет. И постелька чистенькая, и пирожок тепленький, и голос ласковый. Куда же он от такой? А та, вторая, была дикой. Глянешь, помрешь сразу. И глаза — во, и брови вразлет, и стоечка — кошка на выставке. Она и глаза-то выцарапает, не задумается. Отец подумал-подумал и поехал с нами. Здесь все и переменилось. Как колдовство какое-нибудь сняли. Он тут же забыл о ней. Только вот дочка однажды приезжала. Ну копия — мамаша. Да ты же ее видела, если помнишь.
— Видела, — согласилась Алинка. — Модель с обложки.
— Модель, а характерец мамин. Истеричка беспардонная. Мы ее целый месяц терпели, а потом мама с папой переехали к родственникам в Будапешт. Сначала в гости. Витька к ним. Визу просрочили… Да так и остались. Ты пей чай-то. — Жанна подняла банку, чтобы добавить кипяточку. — А ты красавица стала, никогда бы не узнала, даже голос изменился. — Она окинула Алинку оценивающим взглядом. — Сколько теперь в тебе росту?
— Метр семьдесят семь.
— Во даешь!
Поезд снова катил Алинку по протянутым через всю страну рельсам. Теперь она уже ехала в Москву. Посетив могилку мамы и положив на нее свежий букет роз, она прошептала: «Я приеду еще, мамуленька. Мы никогда о тебе не забываем» — и, утерев слезу, решила для себя, что нечего ей здесь больше делать. А Заилову еще успеет повстречать, и к Антону, будет время, нагрянет. В Москве ее ждет папа. Он сообщил о переезде в новую квартиру, но не стал по телефону рассказывать, как отделал ее и что поставил в комнатах. Алинка ожидала увидеть большую пустую после расселения и ремонта бывшую московскую коммуналку. Поэтому о новой квартире она почти ничего и не думала.
4
Алинка вышла из «икаруса» и, поправляя сумочку на бедре, легким шагом пошла к дому Эрики. Она улыбнулась про себя, вспомнив все предыдущие приезды. Сколько раз уже она просиживала в баре напротив Витькиного дома? Сколько раз с замиранием сердца и щемящей тоской в груди следила за ним. Сколько чашечек кофе выпила под пристальным наблюдением бармена, и только сегодня Витька вошел в бар и подсел к ней. Впервые она поговорила с ним. Впервые так близко услышала его голос. Его слова, обращенные только к ней. Его улыбка, тонкий аромат туалетной воды или одеколона. Белоснежные зубы, и сигаретка «Мальборо» в подрагивающих пальцах. Наверное, он тоже волновался, с удовольствием подумала Алинка. А как он интересовался ее именем, словно ждал, что услышит что-то знакомое. Может, он узнал ее? Да нет, вряд ли! Если бы узнал, непременно сказал бы об этом, он ведь не робкого десятка. Многие женщины сходили от него с ума. Вились вокруг него стайками и ждали своего момента, ждали, чтобы он прикоснулся, поцеловал, сказал что-нибудь нежное в розовое от волнения ушко.
У Алинки заныло в животе. Больше всего на свете ей хотелось сейчас того же самого. Больше всего на свете! Она ничуть не иная, чем любая из этих женщин. Только те более счастливы, чем она. Ни одна из них не любит Витьку до такого бессмысленного отчаяния, до дрожи в коленках и мучительной вибрации в душе. Ну почему она не сказала ему о своих чувствах? Почему не бросилась ему на шею, не заплакала, не застонала, не призналась в том, что больше так жить она не в состоянии? А он… Зачем он смотрел на нее с такой иронией в глазах и с таким безжалостным любопытством? Он смял ее, подавил. Он переломал все ее чувства и, быть может, судьбу. Ведь, если бы не Витька, наверняка она вышла бы замуж за Джонни. Он в каждый ее приезд повторял свое предложение. И только на этот раз, с некоторым волнением и даже непонятно откуда взявшейся досадной ревностью, она вдруг узнала, что Джон женится. Смотреть на невесту ей не хотелось. Почему не хотелось, Алинка не могла объяснить ни себе, ни кому другому.
— Скажи, ты совсем равнодушна ко мне? — спросил ее Джон, и Алинка ответила:
— Да.
— Но почему тогда ты так волнуешься? Почему ты не хочешь видеть Зиту? Ты ревнуешь? — снова спросил он, и Алинка, немного подумав, так же ответила:
— Да.
— Скажи. Ты только скажи, что я могу надеяться на твою руку и сердце. И тогда я отменю свадьбу, — проронил Джон и посмотрел с последней робкой надеждой в глаза Алинки.
Ах, как ей хотелось сказать «да»! Как ей хотелось сказать это заветное слово при одном условии, что вместо Джонни перед ней стоял бы Витька. И она сказала «нет». — Она твердо сказала «нет» и заплакала, как маленькая девчонка. Джонни обнял ее, он утешал и целовал ее волосы, руки, щеки. Он смотрел на нее, ожидая, что, может быть, Алинка еще переменит решение, но ничего больше не спрашивал у нее. И Алинка успокоилась, раскрыла губы для глубокого и сладкого поцелуя. Она обняла Джонни и прижалась к нему всем своим вытянувшимся грациозным и хрупким телом. Волосы ее рассыпались по плечам, и прошла, кажется, целая вечность, прежде чем они отшатнулись друг от друга. Алинка взяла со столика на веранде томик Паскаля и выбежала на улицу.
И вот теперь она страдает от мучительных сомнений. Правильно ли она сделала, что отвергла Джонни. Пусть она любит Витьку, но ведь Витька-то не любит ее. Вероятней всего, он даже и не помнит о ней. Столько женщин прошло перед его глазами. Столько гибких тел ласкали его руки…
Алинка с болью закрыла глаза. Когда же она обретет свое счастье, свой душевный покой, когда же кончатся эти муки?! Она ждет этого с невероятным долготерпением, но почему-то ей кажется, что эти надежды и ожидания совершенно бессмысленны и безнадежны.
Алинка увидела себя в зеркальном отражении витрины. Тонкая маечка облепила грудь, выигрышно подчеркнув ее плотные очертания. Загорелые плечи приняли тот привлекательный золотистый оттенок, которым могут похвастать только люди со светлой кожей. Роскошные волосы водопадом стекали по спине. Краем глаза Алинка заметила восхищенный взгляд молодого человека, оказавшегося у нее за спиной. Она, не мешкая, отвернулась от витрины и, поразмыслив немного, вошла в пассаж. С двух сторон размещались мелкие торговые лавки. Чуть впереди источала шашлычный аромат закусочная, дальше — ателье по пошиву платья, а между ателье и обувной мастерской ютилась неприметная фотолаборатория. Алинка вдруг вспомнила, в этой частной фотолаборатории она снималась полгода назад. Потом она забыла об этом, иногда вспоминала, но все как-то не вовремя. То в Англии, то в Москве, то в баре напротив дома своего любимого. Теперь она решила не ждать другого случая, а немедленно отправиться туда и, если повезет, выкупить свои фотографии. Возможно, их уже давным-давно выбросили за невостребованностью.
Звякнул дверной колокольчик. Алинка подняла голову и снова поразилась красоте лепных потолков. Ничего в этой лаборатории не было примечательного, кроме лепных потолков, выбеленных до прозрачной синевы. И тогда она смотрела на них, совершенно забыв о цели своего прихода. Собственно, цели-то и не было. Было желание прогуляться по городу, пройтись по магазинам, лавкам, галантереям. Алинка сначала побывала в парикмахерской, где ей сделали потрясающую укладку. Так, на всякий случай. А вдруг ей придется встретиться с Витькой на улице. Вот ведь ее подруга встретила свою судьбу в магазине. Алинка решила всегда, даже выходя из дому на минутку, быть во всеоружии. Она делала легкий, почти незаметный макияж: немного теней на веки, чуточку светлых румян и самую малость помады или блеска для губ. Вот и вся ее косметика. Но даже эти скромные штрихи выразительно подчеркивали цвет ее свежей персиковой кожи, покрытой тонким мягким пушком. Губы становились блестящими и чувственно выпуклыми. Алинке нравилось это, она уже привыкла к зачарованным взглядам, особенно французов или итальянцев. Еще венгров, тоже горячий народ, страстный, темпераментный. Кому же из женщин не нравится, когда на них смотрят мужчины? А когда так — останавливаясь и выворачивая шею чуть не на сто градусов, рискуя свинтить голову с плеч и потерять ее? Алинке тоже нравилось. Сначала ее это смущало, а потом ничего, привыкла. Была надежда, что раз уж она не самая завалящая, то, может быть, и Витька ее заметит.
