Но нет, он подошел к ней и протянул ей зачем-то полотенце.
— Это мне? — спросила Алинка и инстинктивно поднялась с места, готовая вот-вот ринуться вон.
Он улыбнулся и тихо сказал:
— У тебя совершенно мокрые волосы, вытри.
Алинка посмотрела в зеркало и увидела там растрепанного мокрого, как цыпленок, вынутый из воды, веснушчатого и отчего-то солнечно-рыжего ребенка. Если бы у нее не были такие длинные волосы, то она была бы похожа на мальчишку.
Алинка мягкими круговыми движениями промакнула волосы, все еще хранившие влагу дождя, хотя одежда почти успела подсохнуть, и снова посмотрелась в зеркало. Лицо ее стало грустным, она с сожалением подумала о недавней укладке. Порывшись в сумочке, Алинка вдруг вспомнила, что забыла расческу у Эрики дома.
И тогда он появился перед ней с фотоаппаратом. Живой, улыбчивый, серьезный и очень внимательный. Он поправлял небрежной рукой ее свисающие пряди, откидывал челку, снимал с плеча бретельки, уверенно оголяя нежную кожу.
Потом он увел ее за портьеры, стремительными пальцами взбил волосы и усадил в глубокое плюшевое кресло. Потом он поставил ее на подиум и бросил к ее ногам искусственные цветы. Потом велел снять одежду, и Алинка, совершенно не стесняясь его, сделала это. Она почему-то была уверена, что ничего плохого с ней в этом доме не может произойти. Он наподобие туники обернул вокруг нее ярко-пурпурную простынку и включил мощный софит.
— Вы увидите себя такой, какая вы есть, — говорил он. — Вы еще не видели себя такой, какая вы есть. Легкая, как былинка. Беззаботная, как парус под бризом, переменчивая, как яблоневый сон.
Он снял с нее тунику из пурпурной простыни и накинул густую вуаль. Он усадил ее на цветы и осторожной рукой вытянул в струнку стопы ног. Он откинул ее голову и прогнул назад плечи и руки. Она вдруг стала натянутой струной. Поющей и трепещущей.
Шершавая ткань вуали приятно щекотала грудь, и Алинка с замиранием сердца ощутила, как набухли и налились кровью ее темные тугие соски.
— И вы ни за что не увидите себя такой, какая вы есть. Вы не увидите себя такой, какой знаете себя по зеркальным отражениям. Зеркала врут. Не верьте зеркалам. Верьте мужчинам, которые любят вас… — Он щелкнул затвором фотоаппарата и глубоким профессиональным взглядом посмотрел на нее. — А еще — мне. Верьте мне, — говорил он, и Алинка безоговорочно верила ему.
Он выключил софит, положил на цветы к ее ногам одежду и вышел. Было так здорово, что Алинка медленно и нехотя стала одеваться.
Когда последняя пуговка на платье оказалась застегнутой, Алинка вышла из-за портьер в пустую приемную. Там никого не было, как в тот момент, когда она вошла сюда, спасаясь от дождя. На столике, рядом с альбомом, лежала расческа.
Алинка подошла к зеркалу и, думая о том, что произошло, стала расчесываться. Волосы были спутаны и непролазны, как тропические джунгли. «Неужели что-нибудь получится? — с сомнением подумала она. — Надо же, какая я безобразная!»
В зеркале было только лицо с растрепанными и непослушными после лака, геля и ливня волосами. Испуганные глаза смотрели на нее полувопросительно, полуутвердительно. Она уже стала сомневаться в том, что хоть что-нибудь путное получится из этой промокшей юной бабки-ёжки.
Затем она вышла из лаборатории, так и не спросив, когда же будут готовы ее фотографии. «Ну ничего, — подумала Алинка, — через месяц я выберу уик-энд и приеду сюда специально для того, чтобы посмеяться над этим безобразием, которое, конечно же, появится в результате сегодняшних съемок».
Через месяц у нее не было времени, они ездили на уик-энд в Париж. Она стояла на том самом месте, как ей думалось, на котором стояли когда-то ее Витька с Олечкой. Она стояла и была погружена в воспоминания о нем. Сердце рвалось наружу с тоскою, уже ставшей хронической. Даже в глазах ее поселилась эта глубокая тоска и никогда не покидала своего уютного пристанища.
Еще через месяц, на уик-энд, намеченный ею для посещения фотолаборатории, они с классом были в Италии. Потом их группой возили в Грецию. И так они пропутешествовали почти все время. Перед Алинкой менялись архитектурные стили разных культур и разных эпох, картины великих художников, лица людей и их речи. Площадь де Голля, Эйфелева башня, Марсово поле, Триумфальная арка — это Париж. Он потряс ее своим блеском, своим великолепием и непревзойденным величием его творцов.
Венеция, в которой Алинка вряд ли осталась бы жить, не меньше Парижа восхитила ее дворцами Кад'Оро и Вендрамин Калерджи. И вечный город Рим, в который, как известно, ведут все дороги, с его Колизеем и Пантеоном, с площадью Святого Петра и «Театро дель Опера», затем Афины, в которых все так и дышало величественной историей.
Стоили того эти несчастные случайные снимки, чтобы ради них пропустить поездки по историческим местам? Алинка даже не задавала себе этого вопроса, и постепенно воспоминания о странном посещении маленькой фотолаборатории как-то сами по себе улетучились из головы.
Но вот она снова в пассаже. Звенькнул мелодичный колокольчик, качнулись в полумраке все те же цветные рыбки и жесткие водоросли, бросилась в глаза играющая тенями лепнина, и Алинка молча замерла в пустой приемной.
Как будто и не было времени, в котором столько произошло с ней интересного и разнообразного. Тот же запах заставил заиграть ее ноздри. Запах химии и влажной бумаги, запах дождя и плотной вуали, запах искусственных цветов и тонких светлых волос фотомастера.
Нерешительно Алинка потопталась на месте и уже намеревалась было выйти, как распахнулись портьеры, и в снопе света возник, словно материализовался из ничего, высокий и стремительный фотограф.
— Здравствуйте! Здравствуйте! — Он простер к ней свои изящные руки, будто собирался дотянуться до нее прямо из противоположного конца комнаты, и чуткие его пальцы нервно заиграли в воздухе. — Ну где же вы пропадали? Неужели вам трудно было подождать с полчасика, пока я проявлял пленку?
— Я не знала, — попыталась робко возразить Алинка, но он не стал слушать ее оправданий. Он пролетел мимо нее в свою потайную дверцу, и из-за портьер, в которых он только что стоял, послышалось легкое шуршание. Потом оттуда показалась хорошенькая девичья головка. Головка извинилась и тут же исчезла.
Дверь отворилась. Фотограф вышел с кипой снимков в руках, словно с ворохом разноцветных осенних листьев. Так и казалось, что сейчас он подкинет их кверху, и с потолка посыплются шуршащие, пахнущие плесенью и тревогой, пятипалые распахнутые листы. Но он осторожно положил их на столик и пригласил Алинку подсесть.
— Мы скоро? — послышалось из-за портьер.
— Мы уже, — ответил он. Снова послышался шорох, длящийся несколько минут, и на авансцене вновь появилась обладательница прелестной головки.
— Пакет будет готов через месяц. Если хотите, я отправлю его в агентство, — произнес фотограф, глядя на девушку.
— О да, я буду вам благодарна. Вот деньги за работу, — сказала девушка, и Алинка увидела внушительную пачку банкнот. «Неужели это так много стоит?» — прикинула Алинка, подсчитывая, сколько у нее осталось денег после посещения бара и мелких покупок. — «Вероятно, придется прийти еще раз», — подумала она и бросила взгляд на разложенные перед ней фотографии.
