— Вот и прекрасно! Тем более, что вечер у меня сегодня совершенно свободен. Я обязательно буду. А что касается вашего мужа, то многие мужчины время от времени позволяют себе расслабиться. Россия — страна стрессов и неожиданностей. Ваш муж, как мне кажется, не исключение. Из благополучной Германии в бурлящую Россию. Это такое потрясение!
— А вы… тоже порою позволяете себе подобные «исключения»? — Голос Кристины стал ироничным. Но, несмотря на это, Николай Иванович почувствовал, насколько она уязвима в этом вопросе, насколько ей больно и неприятно говорить на эту тему.
— Если вы имеете в виду алкоголь, то я скорее исключение из исключения, хотя… Чего доброго вы подумаете, что я пытаюсь похвалить себя. Поэтому должен признаться — у меня масса других недостатков, но не думаю, что вам это покажется интересным… — он явно уводил тему разговора от Кароля. Кристина заинтересованно молчала. Николай Иванович знал, что по правилам хорошего тона первым прервать разговор и попрощаться должен тот, кто его начал. Стало быть, инициатива прекращения беседы должна исходить от Кристины. Но она явно не собиралась класть трубку. Во всяком случае, в данный момент.
— И все-таки, быть может, вы поделитесь информацией о самом большом своем недостатке? — Кристина засмеялась. — Чтобы я уже знала, с кем имею дело. — Она была довольна направлением беседы, которое подсказал Николай Иванович. Об этом можно было судить и по ее смеху, и по ее тону, и по тому, как она игриво и тепло задышала в трубку.
Николай Иванович улыбнулся. Вот такая она ему определенно нравится. Открытая, раскрепощенная, веселая.
— Поделиться, говорите? Самым-самым моим большим недостатком? Ну, тогда я должен признать… — он сделал дурашливую паузу и уже таинственным и протяжным голосом продолжил: — Должен признать, что я имел несчастье на протяжении нескольких лет быть брюзжащим неприступным и бессердечным аскетом.
— Быть? А сейчас?
— А сейчас… — он снова сделал паузу, словно раздумывая, говорить ему об этом или не стоит. — А сейчас, как я понимаю, ситуация резко изменилась, и я блуждаю, словно очарованный странник, и не могу оторваться от телефонной трубки и приступить к ожидающим меня делам. Более того, мне кажется, что все это происходит в моей жизни не случайно и добром наверняка не кончится.
Как будто оттягивая время на обдумывание сказанного, Кристина глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Выдох, как целая жизнь. Затем она, не торопясь, спросила:
— И это — тоже несчастье?
— Нет. Это несчастье я смею называть счастьем.
Совершенно случайно он коснулся темы, которой так боялся. Спокойным голосом, слишком спокойным, чтобы в это можно было поверить, Кристина произнесла:
— Ваша ситуация, может быть, мне и незнакома, но она — достаточно банальна. Ваш самый большой недостаток не засчитывается, и можете оставить его на своей совести. К тому же вы должны знать, что замужние женщины, это не крепости, которые следует брать приступом. — Николай Иванович почувствовал, как Кристина улыбается в трубку.
Договорить им не дали. Неожиданно дверь в его квартиру распахнулась, и в дверном проеме показалась жуткая в своем напряжении, шатающаяся, словно на палубе в шторм, с налитыми кровью глазами и торчащими волосами фигура фон Зиндера. Он по-недоброму улыбался. Улыбка его была похожа на звериный оскал, а в руках он держал едва початую бутылку «Московской особой».
— Не желаете присоединиться? — точно обращаясь в пустоту, протянул Кароль и, не дожидаясь ответа, как горнист к трубе, приложился к горлышку, жадными глотками быстро опорожнив прозрачную емкость. Глаза его при этом округлились, и взгляд, не отрываясь, буравчиками впивался в Николая Ивановича.
Было странно, что фон Зиндер вошел в запертую квартиру. Было странным также и его поведение, и его искаженный чужой голос, произносивший русские слова совершенно без акцента. Он оторвался от бутылки, тонкая струйка водки сбежала с уголка губ. Фон Зиндер, сверкая глазами, медленно достал из кармана пачку сигарет и так же медленно, вынув одну из них двумя пальцами, вложил ее в хищный оскал и закурил. Причем все это он делал одной рукой, не сводя взгляда с удивленного Николая Ивановича.
Из трубки послышались короткие гудки. Кристина, по всей вероятности, повесила трубку, так и не дождавшись от Николая Ивановича ответа. Резким движением фон Зиндер грохнул уже пустую бутылку о полировку книжного шкафа и, обойдя компьютерный столик, стал зловеще приближаться. В руке его блестела «розочка», сколько таких розочек перевидал Николай Иванович во время солдатских драк. Бутылочное горлышко с отбитыми рваными краями неостановимо плыло к его лицу.
Николай Иванович находился в некотором замешательстве, но он не испугался. Он вообще был не из пугливых, с того самого момента, как на его глазах погиб Склиф, и он понял, чего стоит жизнь. Жизнь вообще, а не его в частности.
Трубка пищала противно и тонко. Он положил ее на аппарат и полностью переключился на фон Зиндера.
— Приятно разговаривать с добропорядочной немецкой фрау, не правда ли? Особенно, когда знаешь, что рядом с ней нет мужа… — Кароль сделал первый короткий шаг в сторону Николая Ивановича. — Вы еще успеете с ней поболтать… На том свете.
Точно призрак, молниеносно фон Зиндер преодолел расстояние, разделявшее его и Николая Ивановича. Он так же стремительно вытянул руку вперед, и Николай Иванович почувствовал острый край стекла на своей шее. И одновременно с этим услышал голос Кристины, доносящийся из положенной на рычаг телефонной трубки:
— Я буду ждать вас в «Праге».
— Господи! — вырвалось из глубины легких Николая Ивановича и, словно выныривая из полыньи, он вздрогнул от резкого телефонного звонка. — Господи! — снова произнес он и… открыл глаза. Отстранив Кароля, он выскользнул из тяжелого сна и рукой, которая все еще хранила тепло телефонной трубки, судорожно накрыл гладкий, успокаивающий пластик телефонного аппарата.
Открытые глаза созерцали мутную белизну потолка, по экрану которого все еще плавало нечеткое видение: фон Зиндер с разбитой бутылкой в руке и налитыми кровью глазами.
Он оглянулся по сторонам. В комнате никого не было. Телефон настойчиво звонил и возвращал его в мир реальной жизни.
Николай Иванович снял трубку, поднес ее к пылающему от сна уху и, взглянув на часы, глубоким ровным голосом произнес:
— Кристина?!
7
Кристина заснула только под утро, когда за окном уже начинало светать. Она смотрела сквозь раздвинутые шторы на ночную Москву. Как хотелось ей раньше повидать мир, а Москва для нее была верхом мечты. Может, из-за закрытости прежней России, в связи с чем и сам город, и страна были окружены особой непостижимой тайной.
Такси доставило ее к подъезду. Она вышла из него и торопливо поднялась к себе. Кто бы мог подумать, что она решится на такое? Просидеть в доме мужчины целый день, как глупенькая, только вырвавшаяся из-под родительского крылышка, влюбленная по уши девчонка! Она взглянула на часы и поспешно подошла к телефону. Надо сообщить о своем прибытии. Сердце ее дрожало, и палец непослушно попадал не на те кнопки аппарата. Ей было стыдно и страшно. Стыдно из-за своего непродуманного импульсивного поведения, а страшно из-за одиночества и пустоты, царивших в доме.
