— Вот именно! Разве это не самое спокойное место на земле?
Эмили улыбается.
— Действительно. Я бы, наверное, сошла с ума, если бы жила здесь, но представляю, как тебе здесь хорошо.
— Но у тебя есть Брайанден. Там тоже природа.
— Да, но это Котсуолд, и там все по-другому. К тому же я бываю там только в выходные и большую часть времени трачу на то, что расталкиваю локтями американских туристов, которые толпятся в антикварных магазинах. Там довольно шумно, а здесь полный покой.
— Да. Это мое самое любимое место на земле.
— Знаешь, не могу поверить, что ты это сделала.
Эмили поворачивается к ней, и выражение лица у нее серьезное.
— Сделала что?
— Осуществила свою мечту. Ты ведь всегда этого хотела. Жить в деревне, вести простой образ жизни, и вот посмотри — все так и есть.
— Знаешь, я просыпаюсь по утрам, и иногда мне хочется ущипнуть себя, — смеется Элис. — Мне самой не верится, что я так счастлива.
— О Эли, это же так здорово. — Эмили крепко обнимает ее. — Я очень рада за тебя.
Они какое-то время сидят обнявшись, потом поднимаются.
— Пошли, — говорит Элис. — Посмотрим, чем там заняты мальчики.
* * *
В доме Гарри разводит огонь в камине, а Джо сидит за компьютером в своем кабинете.
— Джо, — шипит на него Элис с порога. — У нас же гости. Ты не можешь не исчезать и быть повежливей?
— Расслабься, Элис. Я просто проверяю свою почту. Сейчас спущусь.
Элис вздыхает и закрывает дверь. «Plus са change, plus c’est la meme chose», — думает она. Времена меняются, но все остается по-прежнему.
21
— С Рождеством! — Гарри пробегает рукой по взъерошенным волосам, заходя на кухню, где Элис смазывает маслом гигантскую индейку.
— Ранняя пташка? — ухмыляется Элис. — Я полагаю, все остальные спят глубоким сном.
— Эмили не в счет, а из вашей комнаты не доносится ни звука, — Гарри заглядывает через плечо Элис, — хотя должен признать, что я не особо долго прислушивался. А который час, кстати?
Элис жестом показывает на старые часы на кухонной стене.
— Десять минут восьмого. Почти рассвет. Похоже, это становится традицией, что мы с тобой первыми оказываемся на кухне.
Гарри улыбается, вспоминая Брайанден. Он зевает и садится, вытягивая ноги.
— Хочешь, я погуляю со Снупом?
Элис улыбается и качает головой, щедро посыпая индейку солью и перцем, а потом шпигуя ее беконом.
— Я уже погуляла с ним. Но все равно спасибо.
— Это ты меня называешь ранней пташкой? — смеется Гарри. — Во сколько же ты встала?
— Около шести.
— В шесть утра? Да это же еще ночь!
Когда мы жили в Лондоне, мне тоже так казалось, но здесь у меня столько дел. Я так занята, что мне катастрофически не хватает времени. Если я не буду вставать рано, я вообще ничего не успею.
— Кстати, чем тебе помочь?
Элис чуть было не произносит то, что всегда говорит в подобных случаях: «Нет, спасибо, я справлюсь», но вдруг ловит себя на том, что ей вовсе не хочется казаться суперженщиной.
— Знаешь, — говорит она, — сделай пока себе кофе, а потом почистишь картошку.
— Звучит заманчиво. Более мужской работы не придумаешь.
Элис пожимает плечами.
— Ты сам спросил. Впрочем, ты можешь почистить пастернак, если тебе это больше нравится. Или помочь мне с начинкой.
— А, начинка. — Гарри поднимает брови. — Это еще более мужское занятие.
— Ох-хо-хо. В этом доме мало работы для мужчин.
Гарри подходит к кофеварке, по пути забирая чашку Элис, чтобы налить кофе и ей. Он вглядывается в темноту за окном.
— Черт. Никакого снега. Даже не помню, когда в последний раз я встречал Рождество со снегом.
— Понимаю, — улыбается Элис. — Ты, наверное, думал, что здесь, в Коннектикуте, тебе больше повезет. Советую тебе двинуться дальше на север, в Вермонт хотя бы, там снег бывает чаще.
Гарри смеется.
— Представляешь, просыпаешься в Рождество на простыне снега. Хотя я и так себя чувствую как в нереальном мире.
Элис оборачивается к нему.
— Что ты имеешь в виду?
Гарри приступает к чистке картофеля.
— Ну, этот дом, другой континент. От этого веет такой романтикой, что кажется нереальным.
— Гарри, знаешь, я так рада, что ты это сказал. Именно так я себя чувствую каждый день, когда просыпаюсь, но, похоже, никто меня не понимает.
— Послушай, я ведь в душе сельский парень. И понимаю тебя, как никто другой. Но со снегом я просто представил себе уморительную картинку.
Элис смеется.
— Да, — говорит она. — Я все поняла.
— Элис? А что мне делать с кожурой?
— Просто сбрось в корзину для мусора.
— А ты не используешь ее в качестве компоста?
— К сожалению, у меня нет компостной ямы.
— Я могу вырыть, если хочешь.
Элис откладывает в сторону бекон и с недоверчивой улыбкой смотрит на него.
— Гарри, я с удовольствием. Господи, есть что-нибудь, что ты не умеешь делать?
— Нет. — Гарри берет следующую картофелину. — Я мастер на все руки.
Элис уже не улыбается. Она вновь сосредоточивается на индейке, чувствуя, как пылают у нее щеки. Она вдруг вспоминает, как когда-то они с Эмили шутили насчет своих суженых. Почему вдруг это больше не кажется таким смешным?
К тому времени, когда Эмили и Джо спускаются на кухню, апельсины и лимоны уже очищены от кожуры, и цедра, вперемежку с клюквой, сахаром и щедрой порцией портвейна постепенно превращается во вкуснейший клюквенный соус.
Сухари смешаны с луком, шалфеем и фундуком, и половиной смеси уже нафарширована индейка, а остальное ждет своей очереди в духовку.
Пастернак и картофель очищены, приготовлен тыквенный суп и рождественский пудинг — щедрый подарок от «Маркс энд Спенсер» — уже разогревается.
Гарри разжег камин, и после долгих споров с Элис насчет музыки (решили, что «Нат инг Коул» чересчур шумно) они остановились на Энья. Не слишком рождественская музыка, но зато очень расслабляющая.
— Доброе утро, — зевает Эмили. — Я в сказке или это наяву?
Элис смеется.
— Все наяву. Кофе на кухне. Ты голодна?
— Только, умоляю, не говори мне, что есть домашние булочки с голубикой, иначе меня вырвет, — корчит гримасу Эмили.
