— Pourquoi vous riez?
[7]
Она не знала, что ответить, и, продолжая улыбаться, помотала головой.
— Attention, Madame! — Какая-то штучка выпала у него из рук и покатилась по полу. «Неужели это не сон?» — подумала Наташа и закрыла глаза, чтобы «проснуться», когда все будет готово.
— Voila! — Мастер отошел от нее на пару шагов, чтобы полюбоваться результатом своих трудов.
Наташа открыла глаза и, посмотрев в зеркало, вспомнила, что, когда ей было лет двенадцать и она еще носила косы, иногда после мытья головы, когда волосы были еще чуть влажными, но чистыми и пушистыми, она любила, стоя перед зеркалом, уложить их вокруг головы мягкой волной, оставляя на шее и на висках небольшие завитки. «Прическа» почти тут же распадалась, но ей все-таки удавалось полюбоваться ею несколько секунд. И никогда с тех пор, как стала взрослой, она не могла добиться ничего подобного ни сама, ни объяснить парикмахеру, чего она хочет. И сейчас в чуть тонированном зеркале отражалась та самая ностальгическая прическа с теми же самыми рыжеватыми завитками на шее.
Потом она отправилась в Пасси, чтобы купить сумку и туфли, но, увидев большой и явно дорогой магазин косметики, зашла вначале туда. Она выбрала тушь, пудру, карандаш, тени — продавщица, почувствовав перед собой серьезного клиента, старалась вовсю — и наконец небольшой флакон своих любимых духов.
«Ну вот, осталось совсем немного…»
Она шла по Пасси, разглядывая витрины как человек, который может позволить себе купить все, что захочет. «Бедная Ленка…» Ей стало смешно при мысли о том, как быстро они поменялись ролями — еще два дня назад она чувствовала себя бедной родственницей, а Ленка комплексовала из-за того, что не может подкинуть ей денег.
Наташа купила сумку и, выйдя из магазина, заметила на противоположной стороне вывеску: «François Pinet». Она перешла через улицу и сразу же в углу витрины увидела простые черные туфли на небольшом каблуке. «Какое блаженство выбирать обувь, не глядя на цену», — подумала она.
Цена, однако, оказалась очень высокой, и молоденькая продавщица, сидя перед Наташей на корточках, помогала ей надеть туфли, а потом собственными ручками с отполированными ноготками, глядя на которые, Наташа сообразила, что совершенно забыла о маникюре, уложила ее старые, раздолбанные кроссовки в коробку с шуршащей белой бумагой. Наташа вышла на улицу, сделала несколько шагов и засмеялась от удовольствия — неведомый мастер сшил их, вероятно, специально для нее.
Потом, там же неподалеку, она зашла в небольшой «Макдоналдс», поднялась на второй этаж и закрылась в туалетной кабине. Когда несколько минут спустя из дверей единственного на весь квартал дешевого ресторана вышла молодая женщина в элегантном черном платье, большие часы на перекрестке улиц Пасси и де ля Помп показывали семь.
* * *
«Куда теперь?..»
Ей захотелось оказаться в каком-нибудь другом, неизвестном ей районе Парижа, и она двинулась вперед в поисках метро. Она прошла довольно большое расстояние, когда на одном из перекрестков ей попалась уютная и явно очень дорогая кондитерская. Воображая себя героиней романа, светской дамой, Наташа вошла в кафе, заказала чашку чая и пирожное со смешным названием «tete de negre»
[8]. Сев за столик и сообразив, что это невинное удовольствие обошлось ей в сумму, равную половине ее зарплаты, засмеялась от удовольствия. Подобно Маргарите, она чувствовала себя помолодевшей, похорошевшей и немного ведьмой. Конечно, она ведьма, шпионка, преступница! Как, оказывается, весело быть грешницей! Как смотрит на нее этот господин в дорогом костюме! Какое наслаждение этот чай! К черту угрызения совести! К черту, к черту, к черту! Как хорошо!
Потом она села в метро и, ориентируясь на знакомые названия, доехала до Сен-Жермен-де-Пре. Постояла в соборе, любуясь лучами заходящего солнца, пробивающимися сквозь цветные витражи, потом с удовольствием посмотрела на представление маленького мима на площади перед собором и, вылезая из толпы, столкнулась с длинноволосым итальянцем. Он бросил на нее восхищенный взгляд и, прищелкнув пальцами, громко сказал: «Bella! Bella!»
«Да, я красива, красива, красива! Как хорошо!»
Часы на Сен-Жермен пробили восемь. Наташа почувствовала усталость и подумала, что пора возвращаться.
«Не пора ли домой? А платье? Может быть, снять? Что я скажу Ленке? Ладно, придумаю что-нибудь…»
Она двинулась в сторону метро и, проходя мимо полной народу террасы большого кафе на углу бульвара Сен-Жермен и какой-то неведомой ей улицы, почувствовала на себе чей-то взгляд. «Показалось», — мелькнуло у нее в голове. Она сделала пару шагов, но, словно повинуясь какому-то странному импульсу, вдруг обернулась: из глубины террасы на нее в упор смотрели черные глаза Филиппа Левека.
Впоследствии ей было всегда немного странно вспоминать эту минуту, и даже не минуту — несколько коротких мгновений, в течение которых она, нелепо остановившись посреди тротуара, смотрела на него, а он, тоже не сводя с нее глаз, не делал ни малейшей попытки ни заговорить с ней, ни сдвинуться с места — так, будто они оба, словно предчувствуя что-то, не могли или не хотели подойти друг к другу.
Наконец Филипп встал и направился к ней.
— Я вас едва узнал. — Он по-прежнему не сводил с нее глаз. — Я хотел вас позвать, но не был уверен…
— В чем?
— Что это вы. — Он немного помолчал. — Вы очень изменились.
Она с удовольствием заметила, что он растерян.
— Вы тоже.
— Я?
— Да. Вы кажетесь растерянным.
Они оба засмеялись.
— Я растерялся, потому что вы… вы такая красивая.
«Да. Да. Bella, bella!»
— Могу я пригласить вас за свой столик?
— С удовольствием. Я голодна как волк.
Филипп сказал, что пообедать они смогут только внутри, и они устроились на втором этаже в уютном уголке у окна. Она делилась с ним впечатлениями от Парижа, говорила весело, легко, часто вставляя французские слова и целые фразы, и каждый раз спрашивая его: «Правильно? Правильно я говорю?» — а Филипп, улыбаясь, смотрел на нее через стол.
Потом они вышли из ресторана. Наташа чувствовала себя отдохнувшей и полной сил, и когда он предложил походить по городу, охотно согласилась. Они пошли в сторону Эйфелевой башни, которую она еще не видела вблизи, и по дороге Филипп рассказывал ей про Париж.
Когда они дошли до Марсова Поля, начало смеркаться. Казалось, Эйфелева башня, подсвеченная изнутри, словно гигантский фантом, плывет над городом. Под башней, возле одной из опор, стояла длинная очередь: кто-то ел мороженое, кто-то жевал сэндвичи, сделанные из длинных французских батонов, кто-то развлекался светящимися в темноте дешевыми игрушками. Они тоже встали в очередь, и минут через тридцать большой оранжевый лифт поднял их на самую высокую точку Парижа. В Сене отражались разноцветные огни речных трамвайчиков, а город, который Филипп показывал ей сверху, словно таял в сиреневой дымке.
