«Они уходят. Вместе… Что делать? Закричать? Швырнуть проклятый конверт? Позвать полицию?..»
Ее толкали какие-то люди, она слышала то русскую, то иностранную речь, она видела вокруг себя чужие лица. Что с ней? Что она делает? Кто эти люди? Куда они спешат? Почему им так весело? И что произошло? Какую страшную шутку сыграла с ней судьба?
Она почти не помнила, что было дальше. Ей даже не было страшно, она просто не успела испугаться. Она чувствовала себя оглушенной, как будто на нее свалилось что-то огромное и страшное и придавило ее. Она шла, как автомат, не отдавая себе отчета в том, куда идет, ни в том, что с ней происходит, ни в том, что ее ждет. Она почти не заметила, как прошла паспортный контроль, как убрала паспорт в сумку, и только потом сообразила, что на французской таможне ее никто так ни о чем и не спросил.
Войдя в самолет и отыскав свое место возле иллюминатора, она без сил упала в кресло и закрыла глаза. Ей нужно было осмыслить все происшедшее. Может быть, она ошиблась? Может быть, они вовсе не знакомы? Мало ли почему два человека могут заговорить друг с другом?
На мгновение она почувствовала облегчение: вечером он позвонит и скажет, откуда знает этого человека.
Мало ли какие невероятные совпадения бывают в жизни? Все объяснится, завтра все объяснится. Она открыла глаза, она почти успокоилась, как вдруг заметила, что пассажир, сидящий неподалеку от нее, встал с места и положил какой-то предмет на багажную полку, расположенную наверху. В то же мгновение она вспомнила: когда десять дней назад самолет приземлился в Париже, Филипп достал с верхней полки ее вещи. Зачем? Ответ был совершенно ясен: он все знал и боялся, как бы она не забыла сверток в самолете.
Потом воспоминания о других подробностях лавиной обрушились на нее. Филипп стоял за ней в очереди на регистрацию багажа. Стоял специально, чтобы попросить в салоне место рядом с ней. Но зачем? Чтобы познакомиться, чтобы быть рядом и проследить, все ли в порядке. Чтобы быть уверенным, что она не посмотрит, что в свертке. Мало ли зачем? Но ведь он потом сразу же ушел и не стал настаивать ни на каком знакомстве?.. Сделал вид, что ушел, потому что в тот момент, когда она передавала сверток человеку, давшему ей деньги, Филипп был рядом. Хотел удостовериться, что сверток попал по назначению?..
А в самолете? Он узнал о ней почти все, даже ее парижский адрес. Но ведь в Париже они встретились случайно? Встретились случайно, но он специально сказал ей, что знает дом, где она будет жить, и что он бывал в нем, чтобы она не удивилась, если встретит его там. Зачем? Зачем ему нужно было с ней встречаться? Господи, ну конечно! — ее бросило в жар. Деньги. Они дали ей эти деньги, чтобы купить ее, и, добившись своего, отобрали. Для этого все и было придумано. Ее поймали на крючок — что ж, она быстро проглотила наживку… Он сам заговорил о ее материальных затруднениях, сам навёл её на разговор об этих деньгах, сам предложил и даже настаивал на том, чтобы она оставила деньги у него.
«И ради этих денег он…»
Наташа застонала.
— Вам плохо?
Она невидящими глазами посмотрела на сидящего рядом пожилого человека в очках, ничего не ответила и отвернулась. Если бы она могла поговорить с ним, пожаловаться, выплакаться, спросить совета, только бы не оставаться наедине со своими мыслями… Но отчаяние было ее тюрьмой: из него не было выхода. Она снова и снова прокручивала в памяти все происшедшее, пытаясь найти лазейку к спасению: какое отношение мог иметь Филипп, который был знаком с Меретинским и с кем-то еще из профессуры института, где она когда-то училась, Филипп, который чуть ли не наизусть знал всю русскую классику, к наркотикам? Или к чему-то в этом роде? Откуда он мог знать ее бывшего мужа? У нее опять родилась маленькая надежда, и она пыталась поддержать ее в себе, как поддерживают маленький, чуть тлеющий огонек. Но он погас: она вспомнила, что Филипп не проводил ее до конца, это было бы так естественно. Он сказал ей, чтобы дальше она шла одна, чтобы взяла себя в руки или как-то еще… Он оставил ее одну, чтобы дать возможность этому человеку подойти к ней и отдать конверт. А потом дождался его и спросил, как прошла операция. Вот и все. Он не оставил ей ни адреса, ни телефона под предлогом того, что только ищет себе квартиру. А классика и профессура… Ее бывший муж прекрасно знает, чем ее можно купить. Она много раз с восторгом рассказывала ему о блестящих лекциях профессора Меретинского, который читал у них в институте теорию литературы.
Сейчас она вернется в Москву. Ее близкие ждут рассказов, подарков, любви. Что она теперь может им дать? Свою разбитую жизнь? Как все это могло произойти? Как она дала втянуть себя в эту историю? И в какой момент? Когда все это началось? В тот момент, когда в Шереметьево человек с родимым пятном отдал ей пакет? Или когда ей позвонил бывший муж?
Один раз он уже разбил ей жизнь…
Или она сама во всем виновата? Может быть, она просто влюбчивая дура, которая ничего не понимает в людях и дает себя обмануть первому встречному только потому, что он недурен собой и от него пахнет дорогим одеколоном? Разве он в чем-нибудь виноват перед ней, если она сама, сама, как глупый мотылек, полетела на огонь и сгорела? А он? Что ж, он задумал и блестяще осуществил намеченный план. Вольно ей было оказаться такой дурой. Ленка права: она всегда жила чувствами. Никто из ее подруг не дал бы втянуть себя в подобное приключение, любая из них вышла бы из этой истории сухой — получила бы удовольствие, накупила тряпок, набрала бы побольше денег и спокойно уехала домой, вспоминая о приятной интрижке с иностранцем. А чувства… Какие чувства? Кому они нужны в наше время?
Она вспомнила Филиппа, вспомнила, как он смотрел на нее, как целовал, вспомнила, как они занимались любовью, как он шептал ей французские слова. Разве все это могло быть ложью? И раз все-таки это была ложь, разве он не понимал, что рано или поздно эта ложь убьет ее? Что он сейчас делает? Пересчитывает деньги, которые она оставила ему? Радуется, что все хорошо кончилось?
Она терзала себя, пока всю ее душу не затопила боль.
Наташа не заметила, как заснула: ей приснился Филипп; он сидел рядом с ней и молчал. Она спрашивала его о чем-то, теребила его, кричала, но он не отвечал, а молча смотрел на нее, и взгляд у него был грустный и нежный.
Она проснулась, когда стюардесса принесла обед. Как хорошо было во сне!.. Правда, и во сне ее терзала эта невыносимая тупая боль, но во сне он был рядом, он смотрел на нее, и она так близко видела его лицо, его любимое лицо…
Она отказалась от еды, но попросила вина и с жадностью выпила целый стакан. Через час она будет в Москве. Что будет, если у нее найдут конверт? Ее арестуют, и ей даже нечего будет сказать в свое оправдание. Впрочем, она и не подумает оправдываться — ей все равно.
* * *
Она почувствовала, как шасси ударились о московскую землю. Все кончилось. Она встала, оглядела салон, будто окончательно прощаясь с Парижем, воздухом которого продолжала дышать в самолете, и вслед за пассажирами направилась к выходу. Ей довольно долго пришлось ждать, пока на резиновом транспортере покажется ее чемодан. Потом она встала в длинную очередь к таможеннику. Очередь двигалась медленно, и ей казалось, что с каждой минутой сил у нее остается все меньше и меньше. Когда очередь подошла совсем близко, она увидела, что таможенник — тот самый парень с рыжими волосами и веснушками, который улыбнулся ей в день отъезда. Вспомнила, как счастлива она была в тот день, когда с тремя сотнями долларов улетала в Париж. Неужели прошло только десять дней?
