— Тетя Люда, это я, Наташа! Откройте, пожалуйста!
Загремели цепочки и задвижки — на пороге показалась Людмила Ивановна в ночной рубашке.
— Тетя Люда, простите, ради Бога, разрешите мне от вас вызвать скорую? Маме плохо.
— Ох, Господи! Беги скорее к матери. Я сама позвоню. Что с ней?
— Не знаю, кажется, сердце…
Наташа вернулась в квартиру. Зинаида Федоровна по-прежнему лежала на спине, но глаза ее слегка приоткрылись. Наташа подошла к ней и наклонилась к самому лицу: ей показалось, что мать хочет что-то сказать.
— Мамочка, я здесь, с тобой. Сейчас приедет врач.
Зинаида Федоровна снова сделала попытку что-то произнести, и снова у нее не хватило сил.
— Сейчас, сейчас… Не волнуйся, ничего не говори. Сейчас приедет "скорая". Все будет хорошо.
"Господи, помоги!"
"Скорая" не спешила. Наташа открыла окно, чтобы впустить в комнату свежий воздух, и с улицы запахло молодой листвой. Потом в дверь постучалась Людмила Ивановна и тихо спросила:
— Не приехали еще?
— Нет. Не знаю, что делать, — прошло уже двадцать минут.
— Ну, к старикам-то они не спешат…
— К кому же они спешат?
— Сейчас их на молодых-то не хватает! А старикам все равно помирать.
— Тетя Люда!
— Ладно, ладно… Ты смотри, чтоб кардиограмму сделали. Сережа-то где? Нашелся?
— Да. Он спит.
— Где пропадал-то?
— С мальчиками из класса.
— Ты ему уши-то надери! Вот мать-то, небось, из-за него и слегла — нанервничалась. Она прошлой ночью бледная была… Ох, дети, дети! Вот что значит без отца-то воспитывать.
— Да, тетя Люда, да.
"Зачем она меня мучает?"
Прошло еще пятнадцать минут. Наконец Наташа, услышав, что подъехал лифт, бросилась к двери. Это были врачи, двое мужчин — постарше и помладше. Они задали несколько вопросов Наташе, осмотрели Зинаиду Федоровну, сделали электрокардиограмму и по тому, как они спешили, было видно, что положение серьезнее. Наконец тот, что постарше, просмотрев ленту, сказал, что необходима госпитализация.
Дальше все пошло очень быстро. Пока один врач делал укол, а потом из квартиры Людмилы Ивановны звонил в больницу, чтобы договориться о приеме больной, другой спустился за носилками и вернулся вместе с водителем, который помог донести Зинаиду Федоровну до машины. Оттого что они так торопились, Наташе было особенно страшно, но она не задавала вопросов, чтобы не мешать. Потом она бежала за ними по лестнице, чтобы объяснить им, что эта седая женщина, которую они несут, — самый близкий, самый дорогой на свете человек, что если с ней что-нибудь случится, она…
"Нет, нет, Господи, пусть я никогда больше не буду счастлива, только бы мама осталась жива и любила меня по-прежнему…" — молилась Наташа, пока врачи делали свое дело.
Наташа попыталась было поехать с ними, но ее не взяли, и она, узнав адрес больницы, бросилась наверх, попросила Людмилу Ивановну зайти утром к Сереже, дать ему лекарство, сказать, что произошло, но не очень пугать его, а потом опять запереть до ее возвращения, потом заняла у нее немного денег, оставила ключ от квартиры и бросилась в больницу на такси.
* * *
В реанимационное отделение, куда положили Зинаиду Федоровну, ее не пустили, а велели ждать дежурного врача, который появился минут через тридцать и сказал, что это инфаркт, но не самый тяжелый, что первая и необходимая помощь ей уже оказана и что Наташа может спокойно ехать домой. Наташа осталась. Она устроилась на единственном, заляпанном масляной краской стуле, который стоял под лестницей у входа в приемный покой, и стала ждать.
Была уже глубокая ночь, когда проходившая мимо нее старая нянечка в белом халате, перевязанном на пояснице шерстяным платком, пожалев ее, обещала пойти узнать, как чувствует себя Зинаида Федоровна, и, вернувшись через несколько минут, сообщила, что все хорошо: больная спит и будет спать до утра, там дежурная медсестра, которая за всем следит и в случае надобности обязательно позовет доктора.
— Иди, милая, иди домой, поспи. А завтра придешь. Или позвони: в отделение-то тебя завтра все равно не пустят. Иди с Богом!
Наташа хотела дать ей денег, но старушка отказалась: "За что? Я тебе ничего не сделала", — и улыбнулась беззубым ртом.
— Как же не сделали? Сходили, узнали, а ведь сейчас ночь — вам, наверное, тоже спать хочется. Возьмите, нянечка!
— Так и что ж, что ночь? Я ночью не сплю, старая стала. И денег твоих не возьму, они тебе самой сейчас пригодятся: тому дать, этому дать. Иди, милая, Христос с тобою.
Наташа не знала, как поступить. Оставить мать одну и уехать она боялась, но мысль о Сереже, запертом в пустой квартире, пугала ее еще больше. "Вдруг он проснется и увидит, что никого нет? Положим, он все равно заперт и уйти не сможет, но если ему станет плохо?.."
Она вспомнила страшные кадры из роликов, которые всю зиму крутили по телевизору — молодой человек в состоянии наркотической абстиненции выбрасывается из окна, и крик его гулко разносится подвору, — и решилась. "Врач сказал, что положение не очень тяжелое, и потом, она не одна, там медсестра. Съезжу домой, а утром вернусь. Может, хотя бы немного посплю, иначе завтра не будет сил: я не сплю уже третью ночь.
Наташа вышла на больничный двор. Небо начинало понемногу светлеть. Пахло землей и молодой листвой. Наташа глубоко вдохнула прохладный ночной воздух и вышла на проспект, освещенный желтыми фонарями. По влажному асфальту проносились редкие машины. Был тот час перед рассветом, когда жизнь ненадолго замирает перед началом нового дня. Ей удалось остановить частника, ехавшего в старом "москвиче", в котором пахло бензином и кислой капустой. Хозяин "москвича" довез ее до дому, не проронив ни слова.
Сережа спал. Она сбросила с себя одежду и пристроилась рядом с ним, чтобы не быть одной.
* * *
Сережа проснулся от жажды и оттого, что ему было тесно лежать. Он встал, стараясь не разбудить мать, и босиком прошлепал в кухню, чтобы налить себе воды. Дверь в бабушкину комнату была открыта, но самой бабушки почему-то не было. Он посмотрел на часы — было шесть. Куда бы она могла уйти так рано, и почему мама спит на его кушетке? Вдруг он заметил на тумбочке возле кровати две разбитые ампулы и одноразовый шприц и испугался. Что-то случилось. Что-то случилось с бабушкой, пока он спал. Голова раскалывалась. Какой сегодня день? Кажется, вторник. Или уже среда? Может быть, пока мама спит, взять шприц? Зачем? Разве он не собирается завязывать? Ведь он решил слезть с иглы. Он решил… Разве ему дадут теперь это сделать? Теперь его уже не оставят в покое. К тому же он должен Сверчку. А денег нет. И взять их негде. Он вспомнил, как с ним говорила мама, когда он вернулся: она даже не ругала его. Сашка Паринов из его класса тоже ворует деньги у родителей. Но они богатые. У Сашкиного отца свой бизнес. Он много раз видел, как тот приезжал за Сашкой в школу на шикарном "мерсе". Но и бил же он Сашку! И вообще Сашка говорил, что он жуткая сволочь. А у мамы никогда нет денег. И пенсия у бабушки совсем маленькая. Где же она может быть, бабушка? Вдруг она умерла? Вдруг она умерла из-за того, что он не пришел ночевать?
