Однако страсть к щегольству стала настолько органичной частью его сознания, что, казалось, он привносил ее в другие сферы своей жизнедеятельности. Речь, таким образом, может идти о характерной для Миниха психологии щеголя. Позднее Иван Крылов сформулирует своего рода кредо петиметра – “Прельщаться и прельщать наружностью”. Миниху было свойственно не только внимание к собственной внешности. Любовь к “наружному” – помпе, внешним эффектам – отличала все его поступки. Его адъютант генерал Манштейн, говоря о событиях ноября 1740 года, когда гвардейцы Миниха арестовали ночью регента Эрнста Иоганна Бирона в Зимнем дворце, свидетельствовал, что временщика вполне можно было схватить днем, когда тот находился без охраны. Тогда фельдмаршал не подвергал бы себя и своих людей ненужному риску. Однако Миних, любивший, чтобы все его предприятия совершались с некоторым блеском, избрал самые затруднительные средства.
Его отчаянное желание войти, точнее, стремительно ворваться в мировую историю не напоминало ли потуги разодетого в пух и прах волокиты вломиться в общество прекрасных дам? А это его чрезмерное увлечение все новыми и новыми должностями, чинами, регалиями разве не схожи со стремлением франта пополнить свой гардероб очередным модным костюмом?
Самохвальство Миниха особенно рельефно проявилось в Риге, где по повелению графа некоторые ворота и бастионы были переименованы в его честь. Анне Иоанновне пришлось издать специальный указ, восстанавливавший прежние названия и порицавший самодеятельность фельдмаршала.
Его тщеславие не знало границ. Рассказывают, что однажды он заказал выгравировать свой портрет и, получив первый оттиск, отправил его граверу, чтобы тот начертал на нем такие слова: “Тот, кто будет походить на Миниха, будет воистину велик; он будет героем, другом людей, совершенным политиком и безупречным христианином”.
И в собственной семье он был сущим тираном – все родные должны были беспрекословно исполнять его прихоти, и никто не смел проявлять даже тени неудовольствия. Он, например, любил во время еды класть сахар решительно во все блюда, даже в соленую рыбу, причем заставлял домочадцев и гостей делать то же самое, и очень сердился, если кто ему перечил. Рассказывают, как-то один молодой офицер знатного рода не внял Миниху, предложившему подсластить кусок телятины. “У нынешней молодежи дурные вкусы, – гневно сверкнул очами фельдмаршал, – мы-то старики, знаем толк в доброй еде!”
Граф Миних, за свою долгую жизнь послуживший при Дворах четырех императриц и трех императоров (включая в это число младенца Иоанна Антоновича), был искуснейшим царедворцем. Иногда он вынужден был юлить, заискивая перед начальством – как только он ни изощрялся, пытаясь ублажить, к примеру, генерал-лейтенанта Алексея Волкова, фаворита в то время всесильного Александра Меншикова: покорнейше слал ему несколько бочек ладожского сига. После же низложения Меншикова Миних становится одним из первых его хулителей. Он низкопоклонствовал перед Долгоруковыми при Петре II, Остерману и Бирону при Анне Иоанновне. Для удовлетворения собственного честолюбия он мог унижаться, быть хитрым и кротким при всем своем суровом, вспыльчивом и своенравном характере. Потому слова о нем испанского герцога Лириа-и-Херика: “Он лжив, двоедушен, казался каждому другом, а на деле не был ничьим”, – вполне его характеризуют.
О фельдмаршале можно сказать: всех врагов он наживал себе честно. Завеса притворства не могла скрыть его высокомерия, спеси, презрительного отношения к окружающим. Особенно несносен граф был со своими подчиненными. Записной интриган, Миних сделался инициатором многих генеральских скандалов и склок. То он в недопустимо обидной форме требует финансового отчета от заслуженного генерала Иоганна Бернгарда фон Вейсбаха, то направляет оскорбительное письмо принцу Людвигу-Вильгельму-Иоганну Гессен-Гомбургскому, то затевает низкую свару с фельдмаршалом Петром Ласси. Порой разбирать тяжбы враждующих сторон приходилось самой императрице, о чем она с гневом писала: “Такие конвуиты (поступки – Л.Б.), как главные командиры имеют, мне уже много печали делают, потому надобно и впредь того же ждать, как бездушно и нерезонабельно (неразумно – Л.Б.) они поступают, что весь свет может знать”. Положение усугублялось тем, что подобные дрязги происходили во время войны и объективно мешали слаженности и боеспособности российской армии.
Царствование Анны Иоанновны было звездным часом карьеры и славы Миниха. И символично, что последние слова умирающей императрицы: “Прощай, фельдмаршал!” – были обращены именно к нему.
После смерти монархини регентом при августейшем младенце Иоанне Антоновиче становится герцог Курляндский Бирон, который позволял себе оскорблять и третировать родителей императора – Анну Леопольдовну и Антона-Ульриха Брауншвейгских. После очередной стычки с Бироном Анна Леопольдовна обратилась за советом к Миниху, который с ее одобрения составил план низложения временщика.
Вечером 8 ноября 1740 года Миних ужинал у Бирона. Хозяин (которому нельзя было отказать в интуиции), между прочим, спросил гостя: “Случалось ли вам предпринимать решительные действия ночью?” “Случалось, если того требовали обстоятельства”, – невозмутимо ответил фельдмаршал, поблагодарил за ужин, откланялся и удалился. А ночью отряд из 80 гвардейцев под командованием адъютанта Манштейна арестовал регента. “Караул!” – закричал спросонья Бирон. “Караул прибыл, Ваша светлость!” – сказал Манштейн и распорядился отправить арестованного в Шлиссельбургскую крепость.
После прихода к власти Анны Леопольдовны между ведущими министрами началась глухая подковерная борьба. Антон-Ульрих стал генералиссимусом, а граф Миних первым министром, то есть главой правительства.
Последний настоял на нейтральной позиции России в предстоящей войне за “австрийское наследство” и добился заключения союза с Пруссией. Это вызвало недовольство Брауншвейгского семейства с его ярко выраженной австрийской ориентацией. В итоге правительница издала указ, ограничивающий полномочия Миниха. Недовольный Бурхард Христофор заговорил о своей отставке, надеясь, что ее не примут. Но отставку тут же приняли – и Миних остался не у дел. Некоторые историки говорят о неблагодарности Анны Леопольдовны, проявленной к фельдмаршалу, приведшему ее к престолу. При этом забывают о болезненном честолюбии Миниха и его неукротимой жажде повелевать. Он то и дело одергивал генералиссимуса и даже затеял с ним склоку.
И что же разжалованный фельдмаршал? Он не желал смириться с тем, что остался не у дел, и начал вести переговоры с Фридрихом II, рассчитывая поступить на прусскую службу. При этом добился от сего монарха графство Вартенберг в Силезии, а также заполучил от императора Карла VII диплом графа Священной Римской империи. Он уже паковал чемоданы и готовился к переезду в Кенигсберг, где его ждали роскошные апартаменты в королевском дворце. Но тут грянул дворцовый переворот и смешал все карты. Новая императрица Елизавета Петровна безжалостно расправилась с ведущими сановниками царствования Анны Иоанновны.
Хмурым январским утром 1742 года в Петербурге по Сенатской площади, в числе прочих, вели к эшафоту под конвоем графа Миниха. Но в отличие от других осужденных, фельдмаршал не только сохранил присутствие духа, но даже шутил с конвоирами, говоря, что и на плахе они увидят его таким же молодцом, каким видывали в баталиях. Готовясь к смерти (а его приговорили к четвертованию) и еще не зная, что ему сохранят жизнь, он как бы рисовался своим бесстрашием. Все приговоренные к казни обросли за время заключения их в крепости бородами и были в изношенных платьях; один только Миних был выбрит и сохранил обычные молодечество и щеголеватость. Гордо и презрительно, с всегдашнею своею величавою осанкою, он беспрестанно озирался кругом, как будто все происходящее нисколько не касалось его.
