Вскоре он был пожалован чином камер-лакея. Именно Иван доставлял любовные цидулки неверной жены Петра сердцееду Монсу, о чем как-то под хмельком проболтался обойного дела ученику Ивану Суворову. И полетел анонимный извет, коему дали ход в ноябре 1724 года. Розыск поручили начальнику Тайной канцелярии Андрею Ушакову. Утром 8 ноября схватили Балакирева, а вечером того же дня – Монса вкупе с другими его подельниками: статс-дамой Матреной Балк и подьячим Егором Столетовым. Петр не хотел обнародовать действительные причины дела (жена Цезаря – вне подозрений!), потому Монсу инкриминировалось непомерное взяточничество (что, впрочем, соответствовало действительности), а остальным – сообщничество и потворство ему “в плутовстве таком”. 16 ноября в 10 часов утра перед зданием Сената на Троицкой площади состоялась казнь Монса. Когда его отрубленную голову взгромоздили на высокий шест, заплечных дел мастера принялись, наконец, за других фигурантов дела. Балакирев получил 60 ударов батогами и был выслан вон из Петербурга в Рогервик на строительные работы.
Правомерен вопрос: а был ли в самом деле у Петра такой шут – Иван Балакирев, или это фигура чисто апокрифическая? Исследователь Людмила Старикова категорично утверждает: “На самом деле никакого “шута Балакирева” при Петре I не существовало, как доказал в статье о нем известный архивист П. Н. Петров”. Имеется в виду биографическая статья о нем Петра Петрова, опубликованная в журнале “Русская старина” в 1882 году, где автор действительно заявляет, что Балакирев шутом Петра не был. Но высказывания этого автора противоречивы. Дело в том, что Петр Петров – не только ученый, но и автор исторических романов. В своем же романе “Балакирев” (1881) он повествует о том, как судьбу Ивана Алексеевича в 1719 году решили именно его шутовство и неистощимое остроумие. Писатель воссоздает характерную сцену: солдат Балакирев стоит с ружьем на солнцепеке и несет вахту на берегу Большой Невы. Измучившись от зноя и жажды, он скинул “суму и перевязь, кафтан, рейтузы и рубашку… сложил на берегу и сам – бац в Неву”. Тут вдруг неожиданно является Петр и пальцем грозит. Проштрафившийся служивый, как ошпаренный, “выскочил на берег, взял сапоги, схватил суму, надел перевязь по форме, шапку на голову, ружье в руки и мастерски при подходе его величества отдернул под караул… – Хоть гол – да прав! – с улыбкой довольства за находчивость милостиво молвил государь и добавил: – Насквозь виден – сокол!.. Расцеловать готов за находчивость. Истинно русская удаль!”. После сего растроганный Петр взял Ивана во дворец.
Интересно, что коллизия с купанием в Неве перекочевала в комедию Григория Горина “Шут Балакирев” (1999), где она переосмысляется и предстает как чисто шутовское действо. Правда, на этот раз в реке спасается от зноя целая рота солдат; Иван же выстраивает бесштанных купальщиков по ранжиру, чем вызывает поощрительную реплику светлейшего князя Меншикова: “Фамилия – звучная! Смекалка – быстрая! Рожа – наглая!.. В общем, пойдешь, Балакирев, служить к царскому Двору… в специальную шутовскую команду!”
Блистательно (как будто сам подсмотрел!) Горин раскрывает и яркую самобытность Балакирева. Так, когда он прибывает во дворец, шутовская “кувыр-коллегия” требует от новоиспеченного шута показать свое искусство. Иван же говорит, что шутить может только по вдохновению и шевелить ушами, ползать на коленях, музицировать задницей категорически отказывается. “Каков, ребята, – разъярился один из шутов, – мы здесь без продыху сутки дрочим шутки, а ему, вишь, настроение подавай? Щас! А ну, вяжи его, братцы! Отпетушим по полной!”. И шуты набросились на Балакирева, схватили за руки, начали стаскивать штаны. Ивана спас Петр Алексеевич, который явился весьма кстати в самый пикантный момент. “Кто из них тебя первый огулял? Кто принудил?! Говори!” – грозно возопил монарх. Но Балакирев не стал выдавать товарищей: “Да никто не принуждал… Я сам вроде как предложился”. И он поведал байку о том, что когда-то, в бытность свою в Костромском крае, царь Петр будто бы случайно заглянул в дом Балакиревых. “А нет ли в этом доме того, кто главней меня? – спросил тогда царь и, подойдя к люльке, где лежал плачущий Иван, заметил: “Вот кто главней меня. Я ему прикажу “молчи!” – он приказания не выполнит. А он мне орет, мол, возьми меня на руки, царь, – я подчиняюсь!”. “Взяли вы меня, государь, на руки, – продолжил Балакирев, – я и затих… Вы, ваше величество, рассмеялись. И при всех меня поцеловали…” – “И куда ж я тебя поцеловал?” – с усмешкой спросил царь. – “А вот я и собирался это господам шутам показать… Они уж очень просили. Уж коли, говорят, сам царь тебя туда целовал, Ваня, нам, стало быть, тоже это особенно приятственно будет… Вот только, значит, приготовились, а вы и помешали…”. Петр захохотал и заставил всех шутов целовать по очереди зад Балакирева.
Шутом по призванию, по вдохновению предстает Иван и в комедии Анатолия Мариенгофа “Шут Балакирев”. Петр предлагает здесь Балакиреву оставить шутовское ремесло и занять высокую должность, на что тот отвечает:
Я недостоин милости такой.
Помилуй, государь, от награжденья,
Оставь меня в дурацком званье. Оставь
Сей глупый мой мундир на голове,
А в голове свободный ум оставь мне.
В “Деяниях Петра Великаго, мудраго преобразователя России…” Ивана Голикова, человека, всецело посвятившего себя изучению той эпохи, Балакирев фигурирует именно как любимый царский шут. Свидетельства Голикова заслуживают тем большего доверия, что он ссылается на устные рассказы современников – крестника царя, знаменитого “арапа Петра Великого” Абрама Ганнибала и гидрографа, адмирала Алексея Нагаева. Он приводит подлинные анекдоты о том, как изобретальный Балакирев, надев на себя личину дурачества, разгонял мрачные мысли царя, избавляя его от участившихся в последние годы спазматических припадков. “В одно из таковых припадков время, – рассказывает Голиков, – шут сей пригнал к самым окошкам комнаты, в которой находился Монарх, целое стадо рогатой скотины, из которых на каждой к рогу привязана была бумага. Рев и топот скотины принудил Монарха взглянуть из окошка, и, увидя на рогах их навязанные бумаги, велел одну из них подать к себе. Балакирев, как начальник сей, так сказать, депутации, принес первый их к Государю, говоря: “Это челобитная быков на Немцев, что они у них всю траву поели”. Сие развеселило Монарха, и он сам стал читать сию странную челобитную, в которой скотина сия доносит, что трава создана от Творца на их только пищу, и они пржде одни оною и питались; а ныне-де, Немцы лишают их оной, употребляя вместо их сами оную в пищу себе (разумея о салатах), и просят запретить им есть ее, а оставить им одним по-прежнему”.
О шутовстве Ивана Алексеевича в Петровское время говорят и крупные русские историки XIX века. “Прикинувшись шутом, – свидетельствует Сергей Шубинский, – [Балакирев] сумел обратить на себя внимание Петра Великого и получил право острить и дурачиться в его присутствии”. Михаил Семевский уточняет: “В неисчерпаемой веселости своего характера, в остроумии, в находчивости и способности ко всякого рода шуткам и балагурству, он нашел талант “принять на себя шутовство” и этим самым… втереться ко двору его императорского величества… Верно одно: что Балакирев умел пользоваться обстоятельствами, умел делаться полезным разным придворным, был действительно из шутов недюжинных”.
