Самоеды были язычниками и поклонялись идолам, питались сырым мясом и пили кровь с большей охотой, чем воду, отличались воинственностью. Зимнее одеяние, которое они носили на голое тело, было сшито из оленьих, лисьих и других кож, а летнее – из рыбьих “шкурок”. Это были люди весьма своеобычной ментальности. Знаменитый шведский этнограф и путешественник Филипп Юхан фон Страленберг, побывавший у самоедов как раз в описываемое время, обратил внимание на то, что они пользовались даже особым способом подсчета: “Когда самоеды приносят свою дань, они связывают горностаев, белок и другие шкурки по девять штук. Но русские, которым это число девять не так нравится, при приемке развязывают эти связки и делают новые, по десять штук в каждой”. Дикари при этом не понимали, чем не устраивают их такие замечательно удобные для подсчета связки. Как водилось у аборигенов, самоеды имели своего вождя, которому беспрекословно подчинялись.
Но великому реформатору Петру не было никакого дела до их традиций и обычаев. Он отчаянно воевал с отжившей стариной и своих-то русских часто сравнивал с “детьми малыми”, которых надлежало воспитать по его разумению. Что же говорить о каких-то там аборигенах! Самоедами должен править не невежественный дикарь-вождь, прислушивающийся к заунывным камланиям шамана, а именно “король” – политичный кавалер в европейском вкусе. Пусть даже экзотики ради он обрядится в самоедские шкуры!
Было это задумано Петром еще до приезда Лакосты в Россию, в 1709 году. Царь пожаловал тогда титул короля самоедов их “бледнолицему брату” по фамилии Вимени. Есть и другое свидетельство – этот авантюрист якобы сам объявил себя главным самоедом, а царь лишь подхватил и одобрил это. Так или иначе, Петр устроил Вимени шутовскую коронацию, для которой были специально вызваны 24 самоеда с множеством оленей, присягнув новоявленному королю в верности.
Этот коронованный шут, сообщает мемуарист, принадлежал к “хорошему французскому роду, но в отечестве своем испытал много превратностей и долгое время содержался в заключении в Бастилии, что отразилось на нем периодическим умопомешательством”. Приехав в Московию, он не разумел по-русски (не говоря уже о самоедском), и сохранилось письмо, в котором монарх приказывает: “Самоедского князя, который к вам из Воронежа прислан, вели учить по-руски говорить, также и грамоте по-славянски”. С русским, однако, Вимени освоился довольно быстро и вскоре по приказу Петра перевел комедию Ж. Б. Мольера “Драгие смеянные” (“Les precieuses ridicules”). Впрочем, как замечает писатель Дмитрий Мережковский в своем романе “Петр и Алексей”, этот “перевод сделан…, должно быть с пьяных глаз, потому что ничего нельзя понять. Бедный Мольер! В чудовищных самоедских [писаниях] – грация пляшущего белого медведя”. А впоследствии Михаил Булгаков в “Жизни господина де Мольера” назвал этот же перевод “корявыми строками”.
Царь, однако, очень дорожил Вимени и поселил самоедов из его свиты на Петровском острове, близ Петербурга. Тут-то и произошла стычка между шутовским королем самоедов и их натуральным вождем. Рассказывают, что вождь “напал на людей, приехавших осматривать остров, изгрыз им уши и лица и вообще ужасно зло и свирепо их принял”, а когда его примерно наказали, вождь, словно подтверждая название своего народа, “вырвал зу бами кусок собственного мяса из своей руки”. Историк XVIII века Василий Татищев считал, что самоеды человеческое мясо “прежде ели и от того имянованы”. В этой связи понятно, что на этом фоне, невзирая на любые литературные огрехи, Вимени был угоден Петру как человек европейской культуры, и его назначение королем “дикарей” весьма симптоматично.
Кортеж самоедов с Вимени во главе принимал участие в триумфальном шествии 19 декабря 1709 года, по случаю победы над шведами в Полтавской баталии. Датский посланник Юст Юль оставил детальное описание этой процессии. “В санях, на северных оленях и самоедом на запятках, – пишет датчанин, – ехал француз Вимени; за ним следовало 19 самоедских саней, запряженных парою лошадей, или тремя северными оленями. На каждых санях лежало по одному самоеду… Они были с ног до головы облечены в шкуры северных оленей мехом наружу; у каждого к поясу был прикреплен меховой куколь”. И далее очевидец говорит об идейной подоплеке этого комического для европейского глаза действа: “Это низкорослый, коротконогий народ с большими головами и широкими лицами, – говорит он о самоедах и добавляет: – Нетрудно заключить, какое производил впечатление и какой хохот возбуждал этот поезд… Но без сомнения, шведам было весьма больно, что в столь серьезную трагедию введена была такая смешная комедия”. Вместе с тем, шутовской король и его свита, по замыслу царя, символизировали сумасбродство настоящего шведского короля Карла XII, который пытался осуществить несбыточное – завоевать Россию, поделить ее на части и свергнуть Петра I с престола.
Вскоре после описываемого события француз-король самоедов ушел в мир иной. Очевидец описывает похороны, устроенные Вимени царем в начале 1710 года: “Много важных лиц, одетые поверх платья в черные плащи, провожали покойного, сидя на… самоедских санях, запряженных северными оленями с самоедом на запятках…”.
Свято место пусто не бывает! Вместо француза следовало найти нового властителя самоедов. И таковым был объявлен Петр Михайлович Полтев. По-видимому, о его годности к исполнению столь августейших обязанностей нашептали Петру советчики из его ближнего круга. И личная встреча с соискателем отнюдь не разочаровала царя, так что он пожелал “за тое его [Полтева – Л.Б.] охотное к нам прибытие не только щедрою государскою нашею из казны нашей повелели его спомочь милостию”, но и возвести в “честь вице-рейства провинции Самоецкой”.
В мае 1711 года царь торжественно вручил Полтеву надлежащий диплом, шутливый тон которого говорит сам за себя. Здесь новоявленный самоедский венценосец называется уроженцем Польши, происходящим “из древней фамилии князей Готтолянских”, секретарем польского короля и “кавалером Португальским”. (Дворянский род Полтевых, по некоторым данным, и в самом деле восходит к шляхтичу Якубу Александровичу, выехавшему из Литвы в Москву при великом князе Василии Васильевиче, но русские потомки его – думные дворяне, стольники, стрелецкие воеводы – не имели к Польше, а тем более к Португалии, ни малейшего отношения.)
Неизвестно, сколько процарствовал Петр Полтев, только 3 августа 1718 года новым и уже последним в российской истории королем самоедов был уже назначен наш Петр Дорофеевич. Писатель Александр Родионов в своем романе “Хивинский поход” вкладывает в уста Петра Великого следующую реплику: “Шут он [Лакоста – Л.Б.] изрядный, скоро я повышу его в звании. Лакоста будет королем самоедов и станет управлять “шитыми рожами” при моем дворе, а именовать его надлежит титулярным графом”.
Понятно, что Петра I вовсе не интересовала национальная принадлежность начальника дикарей: Лакоста, как и его предшественники, был человеком политичным, образованным, и именно это определило выбор царя. По свидетельству современников, церемонию коронования шута царь отпраздновал в Москве с большим великолепием: на поклонение новоявленному “королю” явились 24 самоеда, приведшие с собой целое стадо оленей.
