И Турбин, отгоняя догадку, с неприязнью смотрит на лицо Шполянского в онегинских баках.
Шполянский уехал в Москву.
Шкловский недаром попал в булгаковский роман.
Не говоря уже о том, что и «Сентиментальное путешествие», и «Белая гвардия» входят в очень малый ряд, по-настоящему важный ряд книг о Гражданской войне.
«Белая гвардия», кстати, стала странным термометром, измеряющим не температуру воздуха, а температуру времени.
У каждого времени в России (после Гражданской войны, разумеется) есть своя «Белая гвардия». Будто судьба «Гамлета» в России — то он герой, то он байроническая личность, то товарищ Сталин противопоставил духу гамлетовских сомнений дух революционной решимости
, и Гамлет таким и пойдёт по советской земле, пока его наново не сыграет актёр Смоктуновский.
Роман «Белая гвардия» был написан в 1924 году.
Пьеса «Дни Турбиных» была создана в 1925 году и поставлена в 1926-м. Затем пьесу сняли было с репертуара, но по личному указанию Сталина она была восстановлена и шла до самой войны.
Потом «Дни Турбиных» были экранизированы как телефильм в 1976 году актёром и режиссёром Басовым уже в иное время.
То есть сначала это объяснялось самим Сталиным так:
«Что касается собственно пьесы „Дни Турбиных“, то она не так уж плоха, ибо она даёт больше пользы, чем вреда. Не забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков: „если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав своё дело окончательно проигранным, — значит, большевики непобедимы, с ними, большевиками, ничего не поделаешь“, „Дни Турбиных“ есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма. Конечно, автор ни в какой мере „не повинен“ в этой демонстрации.
Но какое нам до этого дело?»
Это цитата из его письма Билль-Белоцерковскому от 2 февраля 1929 года
.
Тут нужно рассказать чужую историю. Я как-то раз ходил пить чай в один дом с настоящим абажуром и даже голландскими изразцами.
Зашёл разговор о «Днях Турбиных» — и очевидцы той, старой постановки МХАТа вспомнили такой случай.
Один человек, угодивший в ссылку в сравнительно неопасные двадцатые годы, вернулся в Москву и попал на спектакль.
И вот на сцене запели «Боже, царя храни». Он автоматически встал — и через некоторое время понял, что стоит он один.
Тут же, схватив пальто и шапку в гардеробе, этот человек бежал из театра.
Это вполне архетипичная история того времени — и именно вокруг «Дней Турбиных».
Есть такие же воспоминания незаметного человека Дмитрия Шепеленко об Александре Грине.
Шепеленко рассказывает, как однажды он с Грином пошёл во МХАТ. Булгаковский «Театральный роман» рассказывает нам в подробностях, как происходила выдача контрамарок администратором. Собственно, администратор и выведен как «заведующий внутренним порядком Независимого театра Филипп Филиппович Тулумбасов».
Грин получил свои контрамарки, но вдруг наклонился к администратору и сказал:
— В Гражданскую войну вы служили в отряде Дроздовского.
Администратор спал с лица и стал отпираться, но Грин стоял на своём.
— Это, несомненно, белый офицер: жесты и взгляд выдают его с головой, — говорил он потом Шепеленко.
Тем же вечером по дороге в театр Грин предсказал, что администратор будет ждать их у входа. И действительно, когда шли по Камергерскому, они увидели администратора. Грин подошёл к нему и, вернувшись к Шепеленко, сказал:
— Он действительно был в Белой армии. Но я пообещал, что его не выдам.
Казалось, что чекисты могли ловить «бывших» прямо в фойе театра — по выражению лиц.
Очевидцы говорят, что в ту пору недобитые интеллигенты ломились во МХАТ для того, чтобы посмотреть именно этот осколок старой жизни. Тот мир с абажуром, где поют «Боже, царя храни», — потому что больше во всём СССР это нигде нельзя было спеть, кроме сцены МХАТа.
Дальше случилось многое — случилась невероятная, по трагичности сравнимая с Гражданской, новая война, снова вернулись погоны и слово «офицер» и булгаковские герои стали не просто осколками империи, а продолжением традиции.
И вот пришло то время, когда выражение «белый офицер» стало не страшным обвинением, а чем-то вроде бабушкиной броши, найденной в комоде, — не очень практичной, но всё же ценностью.
Гитара в «Днях Турбиных» родила бесчисленных поручиков Голицыных и корнетов Оболенских.
Типажи телефильма прочно вклеились в общественное сознание, а штабс-капитан Мышлаевский в исполнении актёра Басова подарил советским алкоголикам несколько расхожих фраз для застолья типа: «Как же вы селёдку без водки кушать будете?», «Вы что, водкой полы моете?!», «Ловко это вы опрокидываете! — Достигается тренировками!»…
Но в этой экранизации Шполянскому, как и прежде на сцене МХАТа, места не было.
Оно нашлось в следующей — в фильме 2012 года, где Шкловский — Шполянский стал просто демоном.
Шкловский — Шполянский там просто Воланд, то разрушающий счастье героев, то отпускающий их с миром.
Многое в этой тяге к нечистой силе можно объяснить ужасом начала XX века, когда вдруг хорошие люди превратились в зверей и брат пошёл на брата, были безжалостно сорваны шторы и погибли тысячи абажуров. Всё это без вмешательства дьявола объяснить было трудно.
Оттого Шполянского несчастный сифилитик Русаков так прямо и называет.
Это предчувствие будущего романа «Мастер и Маргарита» очень интересно, но вернёмся к абажурам.
Ключевой предмет «Белой гвардии» — это абажур.
Сражение происходит не за Киев и даже не за Александровскую гимназию.
Это битва при абажуре.
Какая-то ужасная сила, бушующая за окнами, и тот самый абажур.
Шполянский — символ неодолимой внешней силы, силы разрушения.
«А потом… потом в комнате противно, как во всякой комнате, где хаос укладки, и ещё хуже, когда абажур сдёрнут с лампы. Никогда. Никогда не сдёргивайте абажур с лампы! Абажур священен. Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте — пусть воет вьюга, — ждите, пока к вам придут».
Глядите-глядите, люди, ваш абажур в опасности. Но это одна часть правды — абажур в опасности. Но он так же в опасности, когда вяло катится по рельсам императорский поезд у Пскова. Так же он в опасности, когда в головах случается разруха и люди перестают делать своё дело, занимаясь хоровым пением и групповыми страданиями вместо исполнения своих простых обязанностей.
И опять все виноваты и виноватых нет.
Глава седьмая
МОСКВА И ПЕТРОГРАД
Новая форма в искусстве является не для того, чтобы выразить новое содержание, а для того, чтобы заменить старую форму, переставшую быть художественной.
