Тем временем они продолжали силой удерживать нашего переводчика, и он никак не мог освободиться, хотя всеми силами отбивался от них и умолял меня слезно не бросать его в таком положении. Эта была излишняя просьба, так как я и мои люди твердо решили не терять ни одного человека, даже если придется вступить из-за него в борьбу.
Я приказал поэтому сделать одновременно два выстрела в воздух из мушкетов. Мои люди имели сильное желание выстрелить в самих американцев, что я, однако, им запретил самым строгим образом. Так как мы находились у подножия высокой горы, то выстрелы из двух мушкетов произвели очень сильный шум, от которого американцы повалились на землю, однако довольно скоро снова поднялись.
Тем временем переводчик вывернулся из их рук и добрался до лодки. Американцы так сильно тянули за причальный канат, что якорь лодки подался и застрял под большим камнем, и нам никак не удавалось его высвободить. Пришлось обрубить якорный канат, бросить якорь и вернуться без него на корабль. Отчаливая, я делал им знаки и с улыбкой приглашал их посетить нас на корабле.
Оба русских матроса и переводчик, которые успели побродить немного вокруг места высадки (однако не удаляясь настолько, чтобы потерять нас из виду), сообщили, что видели девять байдарок, изготовленных из тюленьих шкур.
В каждой байдарке помещалось по одному человеку; снизу и сверху байдарки были крепко сшиты, в средней части их было устроено возвышение, вроде деревянной чашки, а в середине возвышения было сделано отверстие такого размера, что взрослый человек мог нижнею частью туловища забраться внутрь байдарки и сидеть в ней.
Затем кругом байдарки была приделана тюленья шкура в виде мешка, которая при помощи длинного ремня укреплялась вокруг тела. Когда человек сидел в байдарке и закреплялся ремнем, то ни одна капля воды не могла попасть внутрь байдарки.
К плаванию по морю на таких байдарках местные жители приучаются с детства и умеют с таким искусством сохранять равновесие (а в этом в большинстве случаев и заключается главная трудность), что могут даже при довольно сильных ветрах разъезжать с одного острова на другой, проходя даже при сильном волнении расстояние иногда по четыре или пять немецких миль.
Ни луков, ни стрел, ни другого оружия, из которого можно стрелять и которое в других местах жители обычно постоянно носят при себе, мы не заметили; только у одного из них сбоку был нож, изготовленный совершенно необычным образом: спереди он был широкий и довольно толстый, длина его составляла около восьми дюймов.
Верхняя одежда, или парки, была сделана из китовых кишок, разрезанных вдоль и сшитых вместе; штаны — из тюленьих шкур, а шапки — из шкур морских львов (сивучей); шапки были обсажены кругом различными перьями, в большинстве, по-видимому, соколиными.
Носы у них были плотно набиты какой-то неизвестной острой травой, а когда они вынимали траву, то из носа вытекало много жидкости, которую они слизывали языком. Лица их были раскрашены в красный, а у некоторых в синий цвет; выражение лиц у них было различное, как у европейцев, и не все имели плоские лица, как у калмыков.
Ростом они были довольно высоки и хорошо сложены. Их пища, по всей вероятности, состоит из различных морских животных и китового жира, так как большой кусок его они хотели подарить мне. Они едят также различные травы и дикие корни, которые в моем присутствии выкапывали из земли, очищали от песка и съедали сырыми.
Я полагаю, что они так же хорошо разбираются в растениях, как камчадалы, которые тоже употребляют в пищу многочисленные коренья, однако никогда не прикоснутся к растению, которое могло бы принести им вред, хотя таких вредных растений разных видов на Камчатке имеется очень много.
Дальнейших сведений об американцах, их образе жизни и занятиях я не мог собрать за незнанием их языка, так как при мне не было никого, кто умел бы с ними разговаривать.
На следующее утро, 6 сентября, к нам подошло семь байдарок, которые остановились совсем близко у нашего корабля; в каждой из них сидело по одному человеку. Двое из них подошли к самому кораблю и пришвартовались к нашему фалрепу. Они привезли нам в подарок две шапки, палку длиной приблизительно в пять футов, на тонком конце которой были укреплены перья птиц разных пород, и небольшое, резанное из кости, изображение человека.
Как мы полагали, оно являлось идолом, которому они поклонялись. Они также и от нас приняли подарки и, наверное, в конце концов пришли бы к нам на корабль, если бы в это время ветер не начал свежеть. Тогда они поспешно направились обратно к берегу и, как только высадились там, собрались все вместе и подняли ужасный крик, который продолжался добрых четверть часа, — с какой целью они это делали, я не могу сказать.
Во всяком случае, можно думать, что огнестрельное оружие и порох им еще не были известны, так как если бы они знали, что при выстрелах из мушкетов, которые я накануне вечером велел произвести в их присутствии (о чем уже упоминалось выше), некоторые из них легко могли быть убиты, то, по всей вероятности, они не решились бы снова подойти к нашему кораблю на такое близкое расстояние.
Я мог бы всех девять человек забрать в плен и даже об этом доложил капитан-командору Берингу, но последний письменно запретил мне это и не велел чинить над ними никаких насилий. Вскоре мы снова поставили паруса, и когда, проходили мимо острова, на котором находились американцы, они опять собрались все вместе и начали кричать изо всех сил.
Делали ли они это с намерением пожелать нам счастливого пути или же кричали от радости, что мы уходим от них, — об этом я ничего сказать не могу.
Мы взяли направление к югу, чтобы возможно дальше отойти от берега, так как все время держался устойчивый западный и WSW ветер. В течение почти всего времени, которое мы пробыли в открытом море, то есть до 5 ноября, направление ветра оставалось почти неизменным, колеблясь от WSW до WNW, так что я имею основание полагать, что в течение почти всего года в этих местах дуют западные ветры.
Если изредка мы встречались с восточным ветром, то он держался не больше нескольких часов, а затем снова перескакивал на западные румбы, на которых и продолжал держаться в течение нескольких недель.
К тому же постоянно стояла туманная и облачная погода, иной раз в течение двух-трех недель не удавалось увидеть солнца, а ночью — звезд; следовательно, мы были лишены возможности делать астрономические наблюдения и определять широту, а потому не имели никаких данных для уточнения своего местоположения, определяемого только счислением.
Мы должны были плыть в неизведанном, никем не описанном океане, точно слепые, не знающие, слишком ли быстро или слишком медленно они передвигаются и где вообще находятся. Не знаю, существует ли на свете более безотрадное или более тяжелое состояние, чем плавание в неописанных водах.
