Законы об «исключении китайцев» перекрыли гигантский поток, создав тем самым плодородную почву для будущих конфликтов. Программа требует целой серии подобных конфликтов, дабы заострить необходимость непрерывного усиления мер контроля.
Законы о подоходном налоге: они выгодны тем, кто уже богат. Чем вы богаче, тем легче минимизировать налоги. В результате богачи закрывают доступ к состоятельности. Тем самым они желают удостовериться, что тот, кто способен использовать богатство в целях свержения власти денег и монополии, этого богатства не получит. Нет более непроницаемой завесы, чем завеса, скрывающая мир толстосумов, за нее нет хода тем, кто не посвятил себя интересам денег.
Паспортный и таможенный контроли после Первой мировой: основная формула, от которой зависит план установления диктата — односторонняя коммуникация. Каждый должен получать сообщения от машины диктата. Всякая система контроля насаждает одностороннюю коммуникацию. У вас что-то не так с паспортом или визой? Потеряли валютную декларацию? Вы, как заведенный, тысячи раз будете повторять таможенникам заранее подготовленное объяснение. Таким образом диктат создает призрачных следователей, которые внедряются к вам в мозг, нарушая вашу внутреннюю свободу.
Закон Гаррисона о наркотиках, безусловно, стал важнейшей вехой в осуществлении плана бессонников.
В.: По-вашему, лучше все уничтожить?
О.: Тотальное и скорейшее уничтожение существующих институтов власти — единственная альтернатива ядерной войне. Ядерный конфликт гораздо разрушительнее! Как только анархия достигнет определенного уровня, атомную войну, которой столь жаждут власти, развязать не получится.
Американские власти совершенно точно хотят ядерной войны. Сбросить бомбочку на Нью-Йорк — и столько проблем решится одним махом! Ведь именно в крупных городах сосредоточена оппозиция диктату. Думаю, власти готовы пойти на риск ядерного конфликта, однако, если система развалится, они ничего не успеют. Из двух вариантов я выбираю разрушение существующей системы социума, иначе ядерной войны не избежать.
Часть третья. Новая лягушка.
В.: Важна ли роль сексуальности в ваших работах?
В.: Вы разделяете понятия «эротический», «сексуальный» и «порнографический»?
О.: Все три слова несут в себе скрытые значения. «Порнография» — двусмысленно и само по себе имеет отрицательную окраску. Учитывая смешение значений этих слов, я не могу проводить различий. Различие между эротизмом и сексуальностью — это, по-моему, еще один пример дилеммы, свойственной западному типу мышления: или секс, или любовь… Налицо, полагаю, обычная словесная неразбериха.
В.: В вашей работе эротика превратилась в гигантский механизм, который сам себя уничтожает. Ведет ли ваш эротизм к чему-то другому, имеет ли он иное значение или же это — символ разрушения?
О.: Отвечу вопросом… Наших знаний недостаточно для знания; мы не знаем, что есть эротизм, мы не знаем, что есть секс, мы не знаем, почему он доставляет нам удовольствие. Причина, по которой мы этих вещей не знаем, такова: данная область знаний слишком крепко заряжена, и никто туда сунуться не желает… Научные исследования? Да как можно?! С таким пуританским настроем ни о какой объективности мечтать не приходится. Если б мы хоть немного понимали эротизм — знали бы, что есть секс и почему он доставляет нам удовольствие (его природа, очевидно, электромагнитная, как доказал Вильгельм Райх, сумевший даже замерить заряд оргазма) — и к чему это все ведет, то мы, возможно, пришли бы к пониманию чего-то фундаментального.
В.: Каких авторов «эротической» или же «порнографической» прозы вы считаете для себя важными?
О.: И снова я отказываюсь принимать слова «эротический» или «порнографический». Могу только высказаться об авторах, более или менее откровенно писавших о сексе. Это, конечно, Жене. Де Сад важен, но, по мне, утомителен. Ну и Джойс, Миллер, Д.Г. Лоуренс — они стали первооткрывателями в этой области литературы, разрушили преграды, и теперь публиковать можно практически что угодно.
В.: Между вашими работами и работами Иеронима Босха существует очевидная параллель, однако картины Босха никто не назовет порнографическими. Самые отъявленные ханжи, «уважаемые» члены общества, не задумываясь, восхищаются его работами, но в ужасе отшатываются от любой страницы «Голого завтрака». Откуда такой дисбаланс в суждениях?
О.: Причин несколько. Во-первых, уважаемые члены общества просто не видят того, что происходит на полотнах Босха, а ведь то же самое я описал в «Голом завтраке». Не видят и все тут. Во-вторых, Босх творил давно. Уважаемый член общества может преспокойно смотреть на фаллические скульптуры в музее, ведь они древние. Генри Миллер, если не ошибаюсь, упоминал об этом в одной из статей. Мышление уважаемого члена общества самым иррациональным образом раздваивается: если нечто овеяно древностью, выставляется в музее и знаменито — то с ним все хорошо. Ну и не стоит забывать: между литературой и живописью существует разница.
В.: В ваших работах описывается сексуальный ритуал, который часто ведет к человеческим жертвам. Подавляет ли цивилизация обряды, замешанные на крови и сексе?
О.: В общем, да. Цивилизация не смогла уничтожить все подобные обряды и поэтому подавляет их, если они совершаются в открытую. Ацтеки проводили подобные ритуалы публично, мы — нет, зато преуспели в уничтожении целых рас: американские поселенцы расправились с индейцами, буры истребили бушменов, австралийские поселенцы вытеснили аборигенов. Широко распространенное истребление рас не имеет религиозного подтекста, но в плане человеческих потерь это — явление более опустошающее, чем человеческие жертвоприношения. С другой стороны, я никоим образом не высказываюсь за возрождение бессмысленных и отвратительных обрядов; сегодня никто не воспримет их всерьез. Они — прах мертвых богов.
В.: В ваших работах секс часто представляется как массовое прелюбодеяние, в котором участвуют все живые существа, даже инопланетяне. В чем значение и значимость подобного видения?
О.: Что касается значимости, то я бы не решился ничего говорить. Просто воспринимаю секс как широко распространенный способ взаимосвязи живой и неживой материи.
В.: В «Мягкой машине» Карла покрывают желатином и помещают в матрицу женской формы, где тело мужчины постепенно становится женским. Можно ли применить эту трансформацию к современному человеку?
О.: Наука приблизилась к тому, чтобы изменять человеческое тело как угодно. Врачи заменяют органы, словно износившиеся части автомобиля. Следующий шаг, разумеется, — пересадка головного мозга. Предполагается, будто эго — или то, что мы называем эго, Я или Ты — находится где-то в центральной части мозга. Таким образом, недолго осталось до пересадки эго в новое тело. Богачи смогут покупать себе новые, молодые тела. Многое из описанного в моих книгах, то, что казалось вымыслом при написании, теперь выглядит вполне возможным.
В.: В ваших книгах оргазм часто сопряжен со смертью через повешение. Какая связь между оргазмом и смертью?
