Так продолжалось всю ночь.
Был ли у эсминцев шанс? Не безумие ли бросаться под уничтожающий орудийный огонь, выходя на дистанцию торпедной атаки. Раньше утра не суждено было узнать, кому из пятерых удалось выжить во время самоубийственных атак…
Тревожный звон рынды рассеял унылое ожидание на борту «Бисмарка». Уже? Матросы смотрели друг на друга. Неужели с экзекуцией они не могли дождаться утра? Неужели они уже подошли со своими сокрушительно превосходящими силами?
Нет. Это были только эсминцы, авангард сил противника. Смешно! Эсминцы против линкора! Торпеды против бортов из сплава хрома, никеля и стали!
Время потеряло смысл. Была ли это вторая или третья атака британцев? Осветительный снаряд описал траекторию над «Бисмарком», проделав дыру в черной пелене ночи и излучая свет на окружающую обстановку. Две торпеды устремились в сторону линкора, но прошли перед его носом.
Проклятый руль! Колосс передвигался тяжело, неохотно. Устало он повернулся левым бортом, подставляя его для атаки невидимого противника.
После этого вновь установилась тишина. Совершенно неожиданная. Снова подавленность, страх и ужас. Затем пустые разговоры. Снова молчание.
Британские корабли исчезли в ночи и не вернутся до утра. На «Бисмарке» никто не подозревал, что ночное сражение еще далеко от завершения.
Капитану 3-го ранга Шнайдеру, командовавшему артиллерией «Бисмарка», приказали явиться к адмиралу Лютьенсу. В последние сорок восемь часов адмирал не покидал мостика. Он был бледен и имел нездоровый вид. Как всегда, говорил ледяным тоном, бесстрастно, короткими рублеными фразами, словно «Бисмарк» был на маневрах, а не боролся за выживание.
Был ли адмирал невосприимчив к страху смерти? Была ли его приверженность абстрактным традициям морской службы сильнее, чем ужас гибели? Его военный мундир сильнее естественных чувств инстинкта самосохранения? Основного вопроса: кому это выгодно? Приходило ли ему в голову, что он и экипаж корабля умирали, чтобы защитить политическую систему, которую большинство немецких морских офицеров внутренне отвергали?
– Капитан 3-го ранга Шнайдер явился, герр адмирал, – отрапортовал офицер.
Адмирал выпрямился. Он говорил отрывисто и жестко:
– Фюрер наградил вас Рыцарским крестом за потопление «Худа»… Поздравляю вас.
– Благодарю, герр адмирал. – Рукопожатие, поворот кругом, и капитан 3-го ранга Шнайдер покинул мостик.
Через минуту экипажу сообщили по громкой связи, что офицера «Бисмарка» наградили высокой наградой рейха…
Лишь на пять часов. Но об этом никто не вспоминал.
«Искренние поздравления», – с горечью подумал капитан-лейтенант Нобис Вернер. Он находился еще с двумя офицерами в штурманской рубке. Строго говоря, их вахта утратила всякий смысл. Могли ли они прокладывать курс кораблю, потерявшему управляемость? Теперь «Бисмарк» полностью был во власти стихии.
Мысли тоже жили своей жизнью. В эти часы каждый член экипажа линкора находился во власти воспоминаний.
Нобис думал о Дайне.
У каждого, находящегося на борту корабля, где-нибудь была своя Дайна…
Дайна мирно спала со счастливой улыбкой на лице. Она так сложила руки, словно желала выразить благодарность. Ее хорошенькое юное лицо было румяным, свежим и прекрасным. В комнате после ночи, казалось, сохранялся обмен любовными нежностями. Высказанными и невысказанными словами. Пожеланиями, возражениями, надеждами. Радостями…
Со стороны моря в комнату проник прохладный утренний ветерок. На горизонте зарождался новый день. Опорто еще спал. Вдали, в порту, собирались первые рабочие.
Уходить или остаться? Война или мир? Погибать или любить?
«Что касается гибели, то это вздор, – подумал Нобис, немецкий лейтенант, находившийся в бегах из португальского лагеря для интернированных лиц, – погибают лишь невезучие, а я не из таких».
Вести мирную жизнь так хорошо и приятно. Но покоя быть не может, пока идет война, когда в нее вовлечен твой народ. Остаться в городе было бы великолепно, так здорово, что не выразить словами. Но можно ли так поступить?
Разве война позволит это? Не наступит ли день, когда станет стыдно перед родителями, братьями, друзьями, перед самим собой, перед всеми теми, кто пережил этот ад, преодолел его и вышел победителем?
А если они потерпят поражение?
Проиграют? Чушь! Достаточно почитать газеты, даже прессу нейтральной страны.
Нобис смотрел на Дайну. Боже, молил он, разбуди ее, сейчас самое время. Тогда все образуется, не будет сомнений, позывов совести или того, что Нобис принимал за нее. Нельзя будет оторваться от этих глаз, рук… любви. Ему пришлось бы здесь остаться. Альтернативы этому не было. К черту войну! Выигрыш или проигрыш, победа или поражение. Какое это имеет значение? Он свой долг выполнил. Его катер был уничтожен, разнесен бомбой на кусочки. Погибшие члены экипажа уже нашли успокоение в пучине волн, освободившись от ужасов войны.
Он всматривался в Дайну. Она в любую минуту могла проснуться. Спящие часто пробуждаются, когда на них пристально смотрят. Ну!
Нет. Она продолжала спать. Возможно, ей снилась их будущая совместная жизнь, которую они вновь и вновь обсуждали в прошедшие часы. Часы, когда он лгал и все же надеялся, что поступает правильно…
Нельзя уходить, терзал себя Нобис. Не сейчас. Не сегодня. Может, завтра. Война не будет ждать ни дня. Но сможет ли он уйти завтра? Или вообще когда-нибудь, если проведет еще день с Дайной?
Она все еще спала, повернувшись так, что Нобис мог рассмотреть ее лицо еще лучше. Ему стоило лишь протянуть руку, чтобы она проснулась. Девушка спросила бы, что случилось. Он обнял бы ее, поцеловал, и мучивший призрак расставания и войны исчез бы навсегда. «Для нас обоих, – подумал Нобис. – Для нас, привилегированных детей войны».
День неуклонно приближался. На востоке робко выглянуло солнце. Все должно произойти сейчас. Сейчас или никогда.
Нобис выбрался из постели. Раздался глухой звук. Последняя надежда. И она растаяла. Дайна спала.
Нобис остановился у двери. Боже праведный, ведь он может разбудить ее! Возможно, она сейчас тянется к нему. Шепчет в полудреме нежные слова.
«Я напишу ей письмо, – успокаивал себя Нобис. – Объясню все. В любом случае сейчас я не мог бы добиться от нее понимания. Кроме того, разговора не получилось бы, когда она на меня смотрит. Разве смогли бы слова перевесить ее взгляд?»
На секунду он почувствовал себя словно завязанным в узел. Ощутил почти физическую боль. Ушел не оглядываясь. Выйдя из дома, шел как во сне, в порыве окончательно созревшей, дьявольской решимости. Он бежал, испытывая боль и стыд.
Первое время он бежал, ничего не видя перед собой, бежал туда, куда вела дорога, не задумываясь, куда направляется, просто вперед. Вперед – значит назад в Германию.
