Британские командоры пристрелялись. Каждый снаряд оказывался в цели, унося десятки человеческих жизней. «Бисмарк» отвечал все слабее. Замолчала башня А. Артиллеристы башни С вели огонь только из одного орудия. На верхней палубе, прозванной «площадью Гинденбурга», из-за трупов некуда было ступить. Надстройки вокруг основной мачты горели. Матросы, охваченные пламенем, взывали о помощи. Германский флагман на глазах приобретал жалкий вид.
Но экипаж продолжал сражаться. Командир корабля все еще оставался на мостике, отгороженный от подчиненных завесой огня, поддерживал с ними связь по радио. Его приказы все еще старались выполнять как можно быстрее. Дисциплина – единственное, что противостояло смерти и разрушениям. Отчаянная отвага все еще держала выживших моряков вместе. Еще стоящие на ногах, спотыкались о тела убитых и раненых товарищей, скользя по валяющимся всюду гильзам, и прибывали на пункт сбора за новым заданием.
Погиб первый номер орудийного расчета. Второй – тяжело ранен. Третий номер найти невозможно. Командира отделения больше нет в живых. Его расформировала сама смерть! Новые лица, приказы, взрывы…
В начале боя старший матрос Бруно Ржонка находился в составе ремонтной бригады вместе со старшиной Путшем и тремя матросами в 12-м отделении, что по правому борту. Первый снаряд разорвался у левого борта. Погибло пятеро матросов. Ядовитый дым от горящей резины и серы разъедал глаза и легкие. Ржонка забыл надеть противогаз.
– Оставайся у телефона сколько сможешь! – крикнул ему на ходу старшина Путш.
Новый взрыв.
Из всей бригады уцелел только старший матрос Ржонка. Прошло несколько ужасных минут, прежде чем он осознал случившееся. Откашливаясь, почти ничего не видя, он прижимал к уху телефонную трубку. Дребезжащий голос в ней умолк. «Зачем теперь здесь оставаться?» – мелькнула мысль. Он склонился над одним из погибших товарищей. Увидел обезображенное, обожженное лицо, не смог сдержать позыв к рвоте, потом побежал, но все же взял себя в руки, поспешил к другому борту и явился в 9-е отделение за новым заданием.
Сразу после этого группа радистов в панике промчалась через межпалубное помещение, остановилась у трапа, ведущего к люку, и стала взбираться наверх.
– Стойте! – закричал Ржонка. – Вы, должно быть, сошли с ума. Там еще опаснее.
– В нашей рубке пожар, – объяснил один из бегущих. – Мы не хотим сгореть заживо.
– На верхней палубе вы погибнете еще быстрее.
– Будь что будет! – крикнул в ответ матрос. – Лучше умереть видя, что происходит.
Неподалеку разорвался снаряд. Загорелась краска. В помещении распространилась нестерпимая вонь и жара.
Ржонка побежал вместе с радистами. Они достигли перевязочного пункта на корме. Охваченный ужасом, Ржонка замер на месте, пока его не привел в чувство военврач. Матросы, потерявшие руки и ноги, кричали и сильно стонали, выпрашивая воду, сигареты, морфий. Они просили, чтобы их вынесли на палубу. Старшина-санитар протянул Ржонке два небольших бинта. Он разорвал их и наклонился к раненому.
– Не отчаивайся, парень, – попытался успокоить он.
– Я и не думаю, – ответил матрос глухим голосом. – Не имеет смысла. Иди к другим. Мне скоро конец.
Ржонка боролся с тошнотой, страхом и брезгливостью. Выносить это он был уже не в силах. Ему нужно было скорее выбраться отсюда. Легче было корректировать огонь с артиллерийской палубы.
Новый взрыв. Видимо, снаряд большого калибра. Свет погас. Повсюду раздавались крики. Из пробоин хлынула вода, доходя уже до колена. Выжившие врачи и санитары продолжали работать в темноте. Справа и слева, впереди и сзади уже тонули раненые, издавая булькающие звуки. Они были недвижимы и не могли спастись.
Еще один взрыв. Паника. Все, кто мог передвигаться, покинули помещение медпункта. Ржонка бросился бежать к верхней палубе.
Что произойдет, если корабль взорвется? Десятки, сотни людей задавали себе этот вопрос. Около двух сотен матросов, которые, как и Ржонка, выжили, находились в межпалубном пространстве у лестницы, ведущей на верхнюю палубу, пытаясь открыть крышку люка.
Тут их привел в чувство резкий окрик офицера. Паника мгновенно утихла. Матросы встали один за другим, терпеливо ожидая своей очереди.
Крышку люка заклинило. Как, впрочем, и другие, деформированные взрывом. Пройти можно было не дальше артиллерийской палубы. Моряки направлялись из носового кубрика. Кричали, бежали, толкались в кромешном аду. Они попытались пробраться через камбуз. Здесь тоже было все разорено. Ощущался запах алкоголя. Один матрос встал на колени перед лужей, образовавшейся от пролитого вина и спирта, и стал лакать, еще двое блевали. Здесь крышка люка поднялась на 5 сантиметров и в таком положении застопорилась.
Неожиданно кто-то заметил проход. Дневной свет? Его увидели еще десятки людей. Они ринулись вперед, устроили давку и заблокировали единственный путь к спасению. Те, кто были первыми, добрались до цели. В следующую секунду пол под их ногами провалился и они полетели в зияющую дыру глубиной в несколько ярдов. Прозвучали мольбы о помощи, крики умирающих.
Люка здесь не было. Он оказался иллюзией. Была дыра, зияющая в палубе и ведущая к складу хранения краски, которая сейчас горела. Напиравшие матросы ничего не видели и не слышали. Подобно тем, что шли впереди, они, не заметив опасности, падали вниз в смертельную бездну. В последний момент Ржонка что-то почувствовал. Он бросился на пол и, напрягая все силы, отполз от пылающей пропасти сантиметр за сантиметром. Напиравшие сзади спотыкались о него, как слепые. Старший матрос схватил одного из них за ногу. Тот с трудом вырвался и тут же рухнул в пламя. Ржонка орал во весь голос, подвергаясь ударам тяжелых морских ботинок. Но в этот момент голосили все.
Его тело утратило чувствительность. Через него перемахивало все больше и больше людей, падая вниз. В 2 метрах от бездны, затоптанный, оцепеневший от страха и не способный двигаться, старший матрос Ржонка тупо смотрел, как горят сослуживцы.
Наконец ему удалось подняться и спасти от гибели двух-трех матросов. Один из них приблизился к краю пролома и посмотрел вниз.
– Не надо, – предостерег его Ржонка.
– Им конец, – бесстрастно констатировал матрос. Его лицо позеленело, руки дрожали, глаза безумно блуждали.
«Мне следовало позволить затащить себя в дыру вместе со всеми, – подумал Ржонка, – тогда и со мной все было бы кончено».
Если бы не этот отвратительный страх, не дикое желание спастись, когда не остается никакой надежды.
Неужели нет ни единого шанса? Большинство членов экипажа корабля, оставшихся в живых, отчаянно гнали эту мысль. Пока в теле теплилась жизнь, сохранялась хоть мизерная, но надежда…
Старший матрос Ржонка, познавший вкус смерти во всех ее проявлениях, и не предполагал, что судьба убережет его, чтобы он свидетельствовал против этого массового убийства.
Пошатываясь, он с трудом шел вперед…
