Глава 4
В Крыму
Был получен приказ остановиться на отдых в Сарыголе. Войска были доведены до крайней степени истощения со времени начала войны с Россией, особенно в ожесточенных сражениях в районе Севастополя и Феодосии. Пехотные роты, а также саперные части, истребители танков, батальоны разведки, передовые артиллерийские наблюдатели и тыловые части неоднократно демонстрировали, как должен действовать в данной ситуации хороший солдат, независимо от мощи противника, если получил нужную подготовку и имеет хорошее командование.
Мой орудийный расчет наслаждался передышкой. Мы расположились возле ротного тылового пункта, в Сарыголе, отведенного для полковых резервов. Сразу же после взятия города мы нашли еще один прочный каменный дом с двумя комнатами, стоявший около железной дороги и очень похожий на наше прежнее жилье. В доме жила Мамушка, полная украинка примерно пятидесяти пяти лет с округлым веселым лицом, ее дочь Маруся тридцати пяти лет и Пан, хозяин дома. Пан, уроженец Крыма, был мужчиной хрупкого телосложения с большими обвислыми патриархальными усами, даже в теплую погоду не снимавший черную каракулевую шапку. Этому неопределенного возраста, маленькому, угловатому человеку могло быть как сорок, так и шестьдесят лет. До того как дорога войны пролегла по земле его родины, он работал начальником станции в Феодосийском отделении железной дороги.
Мы быстро привыкли к трем нашим хозяевам, которые занимали переднюю комнату в доме. У правой стены здания была сложенная из кирпича на известковом растворе печь с железной дверцей, а заднюю часть комнаты занимала огромная широкая деревянная кровать, в которой спали все трое. Во второй комнате стояли две металлические кровати, темно-коричневый платяной шкаф орехового дерева и ночной столик, который оживляло ухоженное домашнее растение. Я позволил себе роскошь спать на одной из металлических кроватей на настоящих матрасах, а другие устроились на полу. Дом был теплый и удобный, и даже ночной гром русских морских батарей большого калибра мало нас беспокоил.
Единственное недоразумение было связано с Мамушкой. Когда мы беспечно забивали гвозди в стенку и переднюю дверцу шкафа для того, чтобы вешать свои фляги, патронные ленты и прочее полевое снаряжение, Мамушка стала быстро бегать взад-вперед, качая головой, повязанной платком, то и дело восклицая: «Никс хорошо! Нет культура!» Мы тут же удалили все гвозди, и она снова успокоилась. В нашем распоряжении была старомодная, еще царских времен, мебель. В доме имелась электропроводка, но электричества не было, поэтому полагались на присущие русским избам старые масляные лампы, дававшие рассеянный, но теплый свет.
Армейские пайки оставались редкими и однообразными; хлебный рацион опять был урезан. С взятием деревни мы получили добавку к своим пайкам, которая теперь состояла в основном из консервированного мяса. Во время осмотра русского грузовика, который был частично уничтожен попаданием снаряда штурмового орудия, мы обнаружили мешки сухого хлеба и длинной копченой колбасы, которая по вкусу была похожей на краковскую, знакомую нам в Германии.
В поисках пищи мы обыскали брошенную хижину возле гавани, где нашли большие картонные коробки, наполненные мылом. В ходе дальнейшего осмотра мы с удивлением обнаружили большие мешки с кукурузой и сахаром, спрятанные под грудой мыла. Получив такие запасы, Гейнц, прежде работавший пекарем в Карлсруэ, приготовил изумительную еду из подсахаренной манной крупы, которую мы с жадностью заедали кусками русской колбасы. Мы наелись досыта, поделились и с Мамушкой, Марусей и Паном, у которых не было никакой еды.
По роте быстро разнеслась новость о том, как хорошо поживает наш орудийный расчет, и к нам устремился постоянный поток посетителей. Ганс тоже пришел ко мне, и мы сели и поговорили о наших домах в Вюртемберге, который лежал в 3000 километрах от нас.
Мы наполнили едой и сахаром несколько пустых патронных коробок и спрятали сокровище среди штабелей снарядных ящиков. Поскольку у нас имелся дополнительный рацион, рота присвоила нам почетное звание «барахольного расчета».
Во время обыска складов на причале мы наткнулись на две большие цистерны с жидкостью. В надежде отыскать горючее для наших автомашин, мы тщательно обследовали эти емкости. Внутри обнаружили троих дрожащих русских солдат, которые уже несколько дней стояли по плечи в нефти. Будучи уверенными, что при пленении их немедленно расстреляют, они предпочли умереть от мороза или утонуть в ужасных условиях, чем сдаться. Мы отвели их в штаб начальника порта, где им дали другую одежду, а потом оставили во власти неизвестности.
Как-то во второй половине дня мы осматривали заброшенный завод. Едва я вошел в длинный проход и медленно двинулся вперед, из темноты вылетела ручная граната с шипящим запалом и покатилась к моим ногам. Я инстинктивно отбросил ее ногой в темную комнату, в то же время схватив Ганса, который, не ведая о происходящем, подошел ко мне сзади, рванул его за собой в соседнее помещение. В этот миг граната взорвалась, наполнив воздух пылью и обломками. В ушах все еще стоял звон после взрыва, когда мы вскочили на ноги с автоматами на изготовку, так как к нам, спотыкаясь, вышли пятеро русских с поднятыми руками. Ручная граната прокатилась назад через коридор и взорвалась почти у их ног. Ошеломленные, но не раненые, они сдались без какого-либо сопротивления.
Прочесывание захваченных районов не обходилось без риска. Я получал личное удовлетворение от сознания, что, хотя и нес исключительную ответственность за безопасность своего орудийного расчета, мог беспредельно доверять рассудительности и физическим способностям товарищей. Эта вера за месяцы пребывания на фронте окрепла до того, что только смерть или тяжелые раны могли ее поколебать.
После зимних сражений у Феодосии с 15 до 18 января боевые действия на узком Керченском полуострове были низведены до окопной войны. Русские занимали против нас хорошо подготовленные позиции. Их линия обороны состояла из обширной сети глубоких траншей, минных полей и танковых ловушек.
Все попытки прорыва, предпринимавшиеся врагом с конца февраля по начало мая, наша дивизия успешно отражала. Советские войска, особенно при атаках на левое крыло высоты 50.6, несли тяжелые потери. Несмотря на вражеские атаки с использованием танков и значительно превосходящее число стрелковых дивизий, наша оборона продолжала держаться. Были ликвидированы локальные прорывы линии обороны, удерживавшейся 44-й пехотной дивизией слева от нас, и в районе, за который отвечала румынская бригада.
По всему Восточному фронту русские пытались отвоевать территории, отданные германской армии прошлым летом, и тем самым отобрать инициативу у германских войск. Они также воспользовались огромным преимуществом того, что продолжали контролировать Черное море, и наши войска и позиции часто подвергались обстрелу кораблей советского флота, свободно курсировавших по Черному морю.
Освобождение Крыма оставалось первостепенной задачей, поскольку владение им позволило бы советским войскам бросить авиацию против слабого фланга Южного фронта, а также сделать досягаемыми для своих бомбардировщиков румынские нефтяные месторождения. Потеря Крыма советскими войсками должна была стать решающей в определении все еще неясной роли Турции в войне. Позднее мы узнали, что русские оптимистично окрестили свое наступление «сталинским ударом», и у нас не было сомнений, что Советы предпримут все, чтобы отвоевать Крым.
