Я подробно проинструктировал фельдфебеля нового расчета о правилах обслуживания пушки. Чехлы казенника и дула должны всегда оставаться на месте даже на самых передовых позициях, чтобы защитить деликатный механизм от попадания пыли и влаги. Погода становилась теплее, но ночи все-таки были холодными; поэтому, чтобы избежать накопления конденсата в стволе, надо снимать чехол казенной части и оставлять блок казенника открытым на ночь.
Утреннее солнце обогрело наши обнаженные головы, пока мы наслаждались необычной роскошью ходьбы во весь рост под ясным небом, без груза саперного инструмента и противогазов. В конце концов мы дошли до Сарыгола, места нахождения бывшего тылового штаба, где мы опять смогли помыться и отоспаться, посетить солдатский клуб в Феодосии, в котором был кинотеатр. Борьба за выживание на фронте, жизнь в грязи, ползание по мокрым, грязным окопам или сидение, скрючившись, в темных, холодных глиняных блиндажах – все это, казалось, осталось позади навсегда, поскольку мы обрели временную иллюзию мира под весенним солнцем в Крыму. После нескольких дней мы были способны полностью расслабиться без нервного ожидания вражеской ночной атаки, которое барабанило в нашем подсознании.
Двое водителей грузовиков, которые оставались в тылу со снабженцами, приготовили к нашему прибытию теплую воду и свежую одежду. Мамушка, Маруся и Пан приветствовали нас кивками и улыбками. Пан даже снял свою каракулевую шапку в приветствии, и мы в первый раз увидели его серые, свисающие прядями волосы.
Я доложил о местонахождении расчета тыловой группе роты. Гауптфельдфебель Кремер находился в штабе роты, и ротный писарь Кламп объявил мне, что для нас не было предусмотрено ничего, кроме обычной чистки и ухода за оружием, чему мы невероятно обрадовались.
На следующее утро нас разбудили громкие крики поблизости. Гейнц только что привез кофейные рационы и бросился ко мне, чтобы сообщить, что у трех крымских хозяев, предоставивших нам жилье, этой ночью, очевидно, что-то украли. Я быстро натянул на себя мундир и, пройдя по обшитому деревом коридору, оказался под утренним солнцем. Отдельно стоящее небольшое строение перед домом примыкало к древней каменной стене, построенной еще во времена Османской империи, а с задней стороны стены находился небольшой деревянный сарай, дверь в который была открыта настежь.
В дверях стояли плачущие Мамушка и Маруся, а Пан быстро ходил взад-вперед между навесом и дорогой, его грязная каракулевая шапка была низко надвинута на лоб. Когда я подошел к ним, женщины принялись взволнованно жестикулировать, показывая на навес. Заглянув внутрь, я увидел пустое стойло; грязный пол был усеян соломой и навозом недавно ушедшего постояльца.
– Корову украли! – услышал я их восклицания. Меня тут же охватило сочувствие к стоявшим перед мной жалким фигурам. У этих людей наверняка было только это животное, за которым они так старательно ухаживали и которое успешно выкормили за зиму. Мне рассказали, что корова скоро должна отелиться и будет давать молоко. Этой троице удалось спрятать животное от нас; вероятно, они опасались, что захватчики реквизируют их единственную, самую дорогую ценность. Восемь недель назад, когда мы впервые обосновались у них на постой, я ничего не знал о существовании коровы, но смутно припомнил, что видел, как Пан проскальзывал в сарай то с ведром воды, то с пучком соломы. Я попытался успокоить несчастных.
– Корова вернется, – пообещал я, пытаясь утешить их.
Оскорбленные тем, что кто-то заходил в выбранное нами жилище и обокрал наших благодетелей, мы уже до полудня начали поиски. В этом районе у 13-й роты было тыловое подразделение, но расспросы их фельдфебеля ничего не дали. Мы прошли через различные тыловые части и подразделение береговой охраны, обслуживавшее огромное береговое орудие, но опять безрезультатно. Мы безуспешно искали за заборами, в разрушенных домах и различных жилищах, разбросанных по участку. Корова не находилась.
Румынские войска были расквартированы в западном секторе района Сарыгол – Феодосия. Мы признали знакомый земляной вал и танковые ловушки, окружавшие город полукругом. Идя вдоль насыпи, мы услышали в отдалении негромкое коровье мычание. Продолжая идти вдоль земляной стены, мы наткнулись на нескольких коров и овец, жевавших редкую высохшую прошлогоднюю траву и старательно выискивавших первые зеленые весенние ростки. Прячась по пути за жилищами, мы обогнули пасущихся животных по широкой дуге, пока не добрались да насыпи. Вырытые окопы стали для нас дополнительным укрытием, которым мы воспользовались, чтобы подобраться к животным на расстояние 100 метров. Покинув прикрытие насыпи, мы поползли возле края забора и подобрались к маленькому стаду примерно из десяти коров и пятидесяти овец, с удовольствием пасшихся под охраной двух безмолвных румынских солдат, скрючившихся над маленьким костром спиной к нам.
Мы быстро составили план нападения. Ганс и Вольф со всех ног бросились к ближайшей корове. Поначалу она продолжала пастись, казалось не замечая нашего присутствия, потом, заметив посторонних, стала проявлять признаки нервозности.
Две пригнувшиеся фигуры осторожно и медленно погнали корову в намеченное место, стараясь не напугать подозрительное животное. Корова сторонилась приближавшихся к ней пехотинцев, выдерживая безопасную дистанцию между собой и двумя чужаками. У края земляной насыпи было несколько луж, которые соблазнили испытывавшее жажду животное подойти поближе; а когда она приблизилась к тому месту, где мы скрывались, и опустила голову над одной из луж, четыре пары рук крепко вцепились в ее рога. Она вяло попробовала освободиться. Кусок русского провода связи был быстро обмотан вокруг шеи, и двое – спереди, а двое – сзади, мы стали лихорадочно тащить и толкать сопротивляющееся животное вдоль насыпи к низине. Тут мы рискнули бросить быстрый взгляд через забор – румыны ничего не заметили. Только оказавшись в безопасности своего бивуака, мы дали волю своему торжеству от такой добычи. Мы гладили волнистую коровью шерсть и обменивались замечаниями о достоинствах замечательного животного, хотя один из солдат нашей группы, выходец из крестьянской семьи, заметил, что корова какая-то маленькая и тощая.
В вечерних сумерках Вольф и Гейнц привели корову к нашему жилищу. Мамушка, Маруся и Пан уже прекратили свои безнадежные поиски и уныло сидели в доме, когда эти двое незаметно ввели корову в сарай и закрыли дверь. Я вошел в дом и изумил хозяев сообщением, что «корова вернулась!». Все трое поспешно вскочили, когда я жестами пригласил их идти за мной, и в изумлении остановились перед полутемным сараем.
Животное подняло морду и осторожно обнюхало новых хозяев. Потом Пан взволнованно объяснил мне, что их прежняя корова была маленькой, а эта – большая. Повторив много раз «ничево» и «карашо», я втолковал ему, что он может оставить себе эту. В глазах старого человека появились слезы, и он попробовал обнять мои колени, и лишь с усилием я смог защититься от неожиданного, нежелательного и стеснительного проявления благодарности.
В тот вечер мы вместе с нашими хозяевами отпраздновали возвращение коровы подслащенным горячим чаем. В предыдущие месяцы мы реквизировали у хозяев цыплят, гусей и яйца, и теперь были более чем удовлетворены, получив возможность отплатить за их щедрость.
