Горячее дыхание боя опускалось, неся свое возмездие, на тех, кто изнемогал в лесах, болотах и рощицах между Волховом и Ладожским озером. С первыми утренними лучами, проникающими сквозь снег, вставал бог войны, и начинался еще один день смерти. Дремавшие болота просыпались от морозного сна, чтобы ворваться в жизнь, и, как днем раньше, над всей этой белой пустотой воцарялся грохот сражения. Как будто туча, извергающая огонь и сталь, вставал утренний туман и разбрасывал свои семена смерти. Почти две недели призрак смерти крался по покрытым снегом болотам.
Каждый восход солнца приносил с собой интенсивный артиллерийский обстрел, который обрушивался на немецкие позиции. Знаменуя начало дня, непрерывно вели огонь минометы, тяжелые орудия и противотанковые пушки. Когда разрывы снарядов прекращались, солдаты ползли к своим окопам, чтобы встретить коричневые, под цвет земли, волны пехоты, выныривавшей из зарослей в сопровождении танков, которые крушили широкими траками вечнозеленые сосны и ольхи.
Превосходящие силы Советов позволили им пробиться на нескольких ослабленных участках обороны и прорвать основной фронт. Разгорелось яростное сражение за эту транспортную артерию. Целью противника было обойти изолированные группы защитников и нанести удар в глубь территории; однако решимость германских гренадеров, сражавшихся до последнего патрона, позволила им выстоять.
Русская атака завязла в густом подлеске на болоте. Черно-коричневые воронки выделялись на снегу. Оборванные ветки и пни мешали всякому передвижению. Невозможно было понять, где же разместить наше тяжелое оружие для поддержки пехоты. Перемежавшиеся ледяные топи, грязь и густые леса не позволяли выяснить, где устроить оборонительные сооружения перед новой атакой врага.
Ночью Советам опять удалось прорваться в нашем секторе и даже пробиться сквозь эту глухомань до самой дороги, но тут их остановила хорошо замаскированная батарея ПТО. На снегу четко выделялись грязно-коричневые воронки от артиллерийских снарядов, деревья в густом лесу были переломаны и утратили свою зеленую хвою. Поваленные сосны мешали продвижению по болотистой местности. Так куда же выдвинуть тяжелое вооружение пехоты? Откуда может быть предпринята контратака?
Вновь танки противника прорвали нашу оборону, стремясь нанести удар по позициям нашей артиллерии. Четыре огромные стальные машины остались гореть; остальные отошли под защиту советских окопов. После этой неудачной попытки они уже не стали двигаться по узкой дороге, а предпочитали пробиваться через глухомань, а не брать на себя риск быть уничтоженными на открытой местности.
Наши противотанковые части дали соответствующий ответ. Расчеты разобрали пушки, перетащили их через болота на спинах солдат и лошадей и разместили их на пути наиболее вероятных атак. Часто проваливаясь по пояс в ледяную воду и сугробы, пехотинцы углубились в лес, чтобы встретить и отразить врага. Каждый шаг давался с трудом. Каждый метр земли высасывал из солдат энергию. Простой отдых превратился в роскошь; сон был возможен только в периоды затишья между советскими атаками.
Каждый второй день враг бросал в атаку свежие силы. Они казались бесконечным потоком. Оцепеневшие гренадеры, шатаясь, поднимались на ноги, собирались вместе в кучу, как еж, и ждали до последней секунды, когда можно будет открыть ответный огонь. На их ноющих телах грязно-серые камуфляжные костюмы висели, как промокший картон, оттаивая только днем, чтобы снова затвердеть от мороза с наступлением ночи. Между перестрелками измученные солдаты ложились на снег, прижавшись к промокшей земле своими иссушенными, бесцветными лицами и воспаленными глазами. Темная болотная вода проникала сквозь истрепанную форму и леденела на коже. С появлением луны возвращался мороз. Изо дня в день ситуация не менялась: без сна, без блиндажа или укрытия, без роскоши простого огня, чтобы отогреть отмороженные конечности. Мускулы деревенели и не реагировали, болели ноги; в перерывах между боями руки безвольно болтались по бокам.
И вновь пришел приказ, взметнувший нас на ноги. Выскочив из нор после нескольких часов сидения на корточках в снегу, мы рванулись сквозь полумрак в ответ на приказ атаковать. Летя волной вперед, мы были охвачены стремлением убить врага, где бы он ни находился, убить как можно больше солдат, одетых в круглые белые шлемы, уничтожить как можно больше тех врагов, которые ежечасно грозили нанести нам удар и отнять наши собственные жизни. С этой контратакой мы обрели новую жизнь, пока наше наступление, как и вражеское, не остановилось в глубине леса. С каждым шагом приходилось преодолевать снег и грязь. В непроходимых замерзших зарослях были невозможны свободные стремительные удары, в результате которых появлялась возможность схватить врага за горло. Нас затолкали в ад, откуда не было обратного пути. Сдаться означало немедленную смерть. Выжить – значит просто отдалить неизбежное. Наш искореженный мир стал сюрреалистическим и неясным; надвигающийся подлесок, эти сугробы и расколотые стволы деревьев молчаливо хранили секреты, которых они были очевидцами.
Всякий раз, как большевистское неистовство обрушивается на нашу оборону, атака захлебывается, налетев на безымянные ряды гренадеров. Фронт продолжает стоять. Советские атаки неоднократно прорывали истощенные, замерзшие и обескровленные ряды солдат из Восточной Пруссии, Вестфалии, Баварии и Рейнланда.
Когда в ходе одной из советских атак, поддержанной танками, были прорваны позиции у леса и враги устремились к штабу батальона, какой-то прусский фельдфебель попытался подтащить противотанковую пушку к окопам защитников, но не смог установить орудие из-за толстых сучьев и пней. Преследуемый очередями советского пулемета, он побрел сквозь глубокий снег к соседнему орудию, расчет которого погиб за несколько мгновений до этого. Фельдфебель никогда не прикасался к такому оружию, и два гренадера бросились к нему на помощь. Быстро установив прицел, он выстрелил. Ведь это должно сработать! И это сработало. Первый танк резко встал и вспыхнул пламенем, а вскоре за ним – и второй, и на короткое время советская атака запнулась.
Сейчас советские цепи почти полностью окружили ослабленный и выдохшийся немецкий батальон, который находился, как островок, глубоко во вражеском тылу. Батальон успешно отбивал натиск атакующих русских и сумел удержать дорогу, по которой велось снабжение. Почерневшие остовы подбитых вражеских танков вдоль периметра обороны были немым свидетельством тяжелых боев, которые велись в узких границах этого сектора.
Однажды ночью штурмовая группа добилась успеха, уничтожив четыре вражеских блиндажа и одну вражескую противотанковую позицию, но была отрезана от своих и рассеяна в последующей перестрелке. После девяти дней и ночей позади вражеских окопов, без отдыха под безжалостным морозным небом два измотанных в боях ефрейтора на рассвете добрались до наших окопов, неся с собой раненого товарища. Они завернули его в плащ-палатку и, просунув шест через связанные концы, несли его вдвоем, передвигаясь среди врагов в часы темноты, а днем прячась за снежными заносами.
Добравшись до своих, они рухнули от усталости, и понадобилось несколько часов, чтобы они пришли в сознание. Отказавшись от предложения переправить их в тыл для отдыха, они поднялись и побрели в расположение своей роты. Следующую ночь их рота атаковала и захватила вражеский опорный пункт вместе с этими двумя бойцами в своих рядах, уничтожив последний вражеский бастион в своем секторе.
