Без колебаний жандармы вывели осужденного вперед, где его быстро привязали к столбу руками за спиной, связанными в запястье. Без каких-либо слов на глаза ему была надета повязка и туго завязана на затылке. Затем конвой отошел от осужденного, и капеллан дивизии шагнул вперед и тихо заговорил с ним.
В воздухе повисла тягостная тишина. Осужденный, казалось, напрягся под веревками, которыми был привязан к столбу; его голова упала на грудь, пока капеллан прошептал ему слова, неслышимые расстрельной командой. С фронта, находившегося в нескольких километрах отсюда, до нашего слуха доносились привычные разрывы снарядов и отдельные винтовочные выстрелы. Несмотря на неоспоримую вину осужденного и необходимость выполнения приказа, нами владели смешанные чувства, когда мы оказались перед немыслимой обязанностью стрелять в одного из своих, стрелять в униформу, которую так долго носили все здесь присутствующие.
В моем мозгу проносились разные мысли. Я хорошо понимал, что в другом месте и в другое время этот человек, скорее всего, жил бы полной и продуктивной жизнью и что эта жизнь была у него украдена, как и у миллионов других, прихотью и безрассудством тех, кто находится вне нашей власти. Мои мысли переключились на его семью, его мать, отца, родственников. Я задавался вопросом, узнают ли они вообще об истинной судьбе дорогого им человека, о том, как встретил он свой конец в России. Фронтовые законы суровы и жестоки, и в этом случае приговор мог считаться только справедливым.
Расстрельная команда оставалась напротив связанного солдата. Я обвел взглядом присутствующих и заметил, что все свидетели и участники происходящего устремили свои взоры на человека, которому было суждено умереть. У людей в расстрельной команде были мрачные, усталые лица, лишенные всяких эмоций. Юрист и медик стояли в отдалении, наверняка вне линии огня, сцепив руки за спинами, стерев всякое выражение с лиц. Только фельдфебель с пистолетом в руке выжидающе смотрел на меня.
Я заметил, что смотрю на часы. Ровно в 15.00, как на парадном плацу, из моего горла вырвалась команда: «Винтовки на изготовку – прицелиться залпом – огонь!»
С грохотом пули разорвали грудь осужденного; его отбросило назад к столбу, из ран брызнула кровь. Он рухнул, повиснув на веревках, когда сознание покинуло его, и несколько секунд висел на столбе. Подошел врач, чтобы осмотреть неподвижное тело. Несмотря на тяжесть ранений, он обнаружил пульс и посмотрел сначала на меня, потом перевел взгляд на фельдфебеля, дав ему знак приблизиться.
Фельдфебель шагнул вперед, поднял руку и в упор выстрелил в голову осужденного, чуть позади уха. Снова подошел медик, осмотрел теперь безжизненное тело и позвал жандармский конвой. Два человека отвязали тело от столба. Подошли еще люди и уложили тело в деревянный ящик. Без слов они исчезли в облаке пыли, поднявшемся вслед за ними на дороге.
Излагая это незабываемое воспоминание словами, я также должен заявить, что этот случай был единственным за все мои годы пребывания на Восточном фронте. Никогда более я даже отдаленно не слышал о подобном инциденте воровства среди фронтовиков.
В августе 1943 г. наша дивизия сменила 121-ю пехотную дивизию, понесшую тяжелые потери в боях на Неве на фронте длиной 10 километров. Со 2 августа 436-й гренадерский полк перешел в подчинение 5-й горно-стрелковой дивизии, которой пришлось выдержать многочисленные атаки врага, усиленного большим количеством танков, и которая потеряла много своих солдат.
Дни, предшествовавшие прибытию 132-й дивизии на фронт, были относительно спокойными; однако 11 августа враг предпринял крупное наступление. Атакуя плацдарм Поречье силами до одного полка, Советы сумели прорваться сквозь слабую оборону, но потом нашей контратакой были отброшены с тяжелыми для себя потерями. Начатая вечером вторая атака вновь была отбита при поддержке нашей тяжелой артиллерии. Ночью войска готовились к продолжению сражения. Стараясь наладить снабжение измученных подразделений, фронтовики постоянно попадали под бомбовые атаки, когда советская авиация совершала налеты. Хотя «раты» («ПО-2») в темноте невозможно было разглядеть, их гудение быстро нарастало; потом они делали разворот и проносились над нашими позициями, сбрасывая множество бомб и поливая землю очередями из своих пулеметов.
12 августа в 9.00 враг начал наступление по всему фронту всей боевой мощью. Его силы состояли из многочисленных цепей пехоты, одетой в коричневую форму, при мощной поддержке артиллерии, танков и значительной воздушной поддержке.
Эти атаки силами до роты, батальона и полка, которые длились весь день, были отбиты либо в ходе жестокого рукопашного боя, либо в сочетании со всеми имеющимися огневыми средствами. За ликвидацию отдельных прорывов отвечала сборная резервная группа. В секторе, который удерживал 437-й пехотный полк, врагу удалось прорвать передовую траншей, и он смог расширить захваченную зону прорыва на юг с общей длиной 300 метров. Контратака резерва оказалась бесполезной по причине массированной огневой поддержки, которую врагу оказывала артиллерия и танки.
За эту ночь в ближнем бою было уничтожено 19 вражеских танков. Отличился фельдфебель Рейн из 7-й роты 436-го гренадерского полка, лично уничтоживший два вражеских танка, а потом взявший на себя командование ротой после того, как командир был тяжело ранен. Поведя роту в бой на превосходящего силами врага, он отбил советские попытки прорвать линию обороны и вбить клин между двумя полками. Его мужество и умение были бесценны, потому что не позволили окружить и, возможно, уничтожить полки.
13 августа в 4.30 русские вновь нанесли удар по нашей обороне и после первоначального успеха, когда они смогли оттеснить немецких защитников, не сумели прорвать далее фронт, удерживаемый уцелевшими гренадерами. В 6.00 мы при поддержке тяжелой артиллерии контратаковали превосходящего нас врага, но смогли лишь незначительно потеснить противника. Когда наша атака выдохлась, противник нанес удар с новой силой и прорвал нашу оборону с помощью танков с одновременной поддержкой тяжелой артиллерии. Пока поле сражения перемещалось то вперед, то назад через леса и болота, Советам удалось прорваться к югу и занять район к северо-востоку от Поречья.
И опять наш полк был брошен в бой. В жестоком, длившемся весь день сражении мы, в конце концов, смогли остановить советское наступление в 17.00 и вернули сектор Поречья. Понеся многочисленные потери, русские остановились у гребня холма, отмеченного как высота 54.1, что примерно в 200 метрах от озера Барского. Это усилие потребовало от нас расходования последних людских и материальных резервов и завершилось успехом только после тяжелого боя, затянувшегося до вечера.
На следующий день II батальон 1-го гренадерского полка, 132-й разведбатальон, 132-й саперный батальон и части III батальона 437-го гренадерского полка были отведены с передовых позиций. Тут же переформированные в боевую группу Шмидта, они были брошены в бой, чтобы восстановить положение в районе, именовавшемся в боевых донесениях как Сандкауле. Несмотря на плотный заградительный огонь советских батарей, атака имела успех, и подразделения, наступавшие на левом и правом флангах, скоро выполнили свои задачи. Русские контратаковали при поддержке авиации, артиллерии и танков. Несмотря на первоначальный успех, из-за подавляющего превосходства наступавших возникла необходимость отвести назад боевую группу Шмидта, тем самым оставив высоты Сандкауле противнику.
