Мое орудие расположилось возле железнодорожной насыпи для защиты железнодорожных путей, идущих в направлении Канева через Днепр. Весь день на передовой в нашем секторе было тихо, и я вместе с Гартманом отправился на рекогносцировку нашего участка.
За железнодорожным полотном, двигаясь в восточном направлении вдоль опушки небольшой рощи, мы внезапно оказались лицом к лицу с дулом пулемета «максим», расстояние до которого не составляло и десяти метров. Скрытая тенью низких ветвей, залитая кровью неподвижная фигура человека в форме цвета хаки свешивалась с пулемета, как будто отдыхая.
Тихо снимая автоматы с предохранителей, мы осторожно приблизились, осматривая развернувшуюся перед нами картину. Мы обнаружили группу мертвых русских солдат, около тридцати человек, лежавших неровной линией вплотную друг к другу вдоль железнодорожной насыпи. Судя по положению их тел, во время боя, происходившего накануне, взвод попал под очередь фланкирующего огня, выпущенную из пулемета танка или самолета, которая мгновенно убила или ранила всех.
Я медленно пробрался вперед, чтобы осмотреть один из трупов, и увидел, что безжизненная рука одного убитого все еще сжимает открытый индивидуальный пакет с бинтом. Тяжело раненный русский тщетно пытался перевязать рану, но, не сумев остановить кровотечение, медленно умер там, где теперь лежал. Его гимнастерка, расстегнутая до пояса, почернела от засохшей крови, которая текла из смертельной раны. Я отвел взгляд от этого человека и задержал его на теле, на котором была надета форма с петлицами сержанта. Сержант сжимал в руке одно из колес «максима». Его невидящие глаза были устремлены вперед, на пулеметную ленту, на то место, где она входила в патронник пулемета. Еще один сжимал винтовку в холодных кулаках. Его голова покоилась на земле, он как будто спал. Его каска оливкового цвета была застегнута под подбородком.
Гартман тихо шел за мной. Он медленно подошел еще к двум русским, лежавшим вплотную друг к другу, бок о бок. Один из них положил руку на другого в последнем объятии, словно пытаясь подбодрить умирающего товарища. Когда Гартман приблизился, поднялся рой мух, как будто протестуя и нарушая мертвенное молчание, и я подался вперед, чтобы вместе с Гартманом увидеть ужасающее зрелище.
Молча ступая по земле, где произошла кровавая бойня, Гартман внезапно повернулся и скользнул мимо меня, направляясь туда, откуда мы пришли. Тщательно избегая взглядов убитых, я быстро последовал его примеру.
В этой обители мертвых лишь деревья, неподвижные и безмолвные, казались выжившими свидетелями произошедшей здесь, на лесной поляне, никем не видимой схватки. Несмотря на то что неоднократно воочию видел смерть за последние несколько месяцев, я, сам того не сознавая, до сих пор оставался новичком, не изведав настоящей жестокости и ужасов войны. Тогда я и представить себе не мог, что в последующие месяцы и годы я стану нечувствителен к смерти на поле боя и что подобные зрелища станут обычными для всех нас. В предстоящие месяцы наша реакция на чью-то смерть, с которой мы столкнемся, станет огрубелой, и мы будем воспринимать смерть как нечто неизбежное. Мы станем обыскивать трупы в поисках документов, подбирать оружие и снаряжение с тем, чтобы самим их использовать. Но на том раннем этапе нашего боевого крещения нас все еще обременяли наивные мысли о сострадании к погибшим и отвращение к физическому контакту с окровавленными и растерзанными телами, лежавшими на земле там, где они пали.
13 августа мы заняли полевые укрепления, ранее находившиеся в руках у русских, примерно в десяти километрах к северу-западу от города Канева на Днепре. Нам достались окопы, выкопанные в глине противником, который занимал эти высотки всего несколько дней назад. Мастера в области строительства и маскировки оборонительных позиций на открытой местности, русские соорудили земляные укрепления, состоящие из круглых ячеек приблизительно по пояс глубиной, дно которых было расширено с тем, чтобы человек мог удобно лежать, и было достаточно пространства для того, чтобы вытянуть ноги. Глина быстро сохла, становилась крепкой и была превосходным материалом для строительства ходов сообщения, поэтому я смело усовершенствовал свой окоп с помощью саперной лопаты. Должно быть, до нашей атаки его занимал русский довольно небольшого роста.
Прохладная земля моего нового жилища показалась мне удобной, несмотря на духоту знойного украинского летнего дня. Здесь я чувствовал себя в безопасности. У меня было ощущение того, что ничего не может произойти со мной внезапно, без предупреждения. Мы осторожно сползали вперед, на открытое место, чтобы набрать травы и соломы, которыми мы замаскировали наше противотанковое орудие. Когда наступили вечерние сумерки, кто-то принес большую охапку сена, которое распределили среди орудийных расчетов. С учетом этого мы могли рассчитывать на то, что мы с комфортом проведем ночь с условием, что нас не разбудит иван.
Когда сумерки превратились во тьму, исчезли вечерние тени; остались неровные силуэты изрезанных холмов и глубоких оврагов, или балок, к востоку от нас на противоположном берегу Днепра. В последующих боях нам предстоит хорошо их изучить.
Противник перенес оборонительные позиции, расположив их в небольшом лесу примерно в 300 метрах от места нашей дислокации. Слева начиналась небольшая долина, вдоль которой росли березы и густое мелколесье. Это создавало бы впечатление мира и уединения, если бы оттуда не раздавались очереди «максимов», беспокоящие наши позиции. Мы оставили одного человека в карауле, который пригнулся за прочным броневым щитом ПТО, чтобы защититься от случайных пуль пулеметов и снайперов. Караульный сменялся каждый час, а мы коротали ночь в наших выложенных сеном окопах.
Внезапный удар – это основное свойство войны. Солдат может на время успокоиться в редкие минуты мнимой безопасности, расположившись в незамысловатом укрытии перед согревающим костром в холодную ночь, или беспробудно заснуть, свернувшись в окопе, и немедленно вслед за этим его могут втянуть в никого не щадящую, сумасшедшую передрягу. Снова наш отдых нарушили двое подносчиков провианта, возникшие из темноты и принесшие неприятное известие о том, что нам вновь надлежит сменить место дислокации и приготовиться к очередной утренней атаке.
Испытывая теперь уже знакомый нам холодок в глубине живота, мы покинули наши уютные окопы незадолго до полуночи и уже вскоре работали под звездным небом, до рассвета сооружая правее новые укрепления. Когда мы работали, случайное приглушенное бряцание шанцевых инструментов было отчетливо слышно противнику, и всю ночь с опушки близлежащего леса, шипя, взлетали к небу осветительные ракеты. То и дело нам приходилось ничком бросаться на землю и лежать неподвижно, чтобы защититься от огня «максимов», нащупывающих наши позиции. В воздухе над нами щелкали пули, а трассирующие пули оставляли за собой оранжево-красные борозды-дуги и рикошетили в темноте.
В ранний утренний час мы получили подкрепление в виде двух самоходных орудий, которые, урча, подкатили к нашим позициям на тяжелых гусеницах. Поначалу мы беспокоились, что звук их двигателей Майбаха привлечет к нашим позициям нежелательное внимание. Несмотря на наши опасения, их присутствие не навлекло на нас дополнительного пулеметного огня, возможно, из-за того, что русские не хотели обнаруживать их расположение самоходкам.
