– По-видимому, вы правы.
– Что поделаешь, приходится бороться за место в истории! Какое-никакое, а свое.
* * *
«Карен» говорит:
– Она мне нравится. Умна, цинична, разве что чуть-чуть наивна. Лучшая из всех, с кем ты подружился за эти годы. Мне кажется, она может тебе помочь.
Хлопая глазами, я гляжу на нее, и у меня вырывается тихий стон. Странное дело, я не ощущаю, что внезапно потерял контроль над собой. Просто три последних часа, которые я провел в сторожевом режиме, растаяли в памяти, как наваждение.
Я говорю:
– Что ты от меня хочешь?
Она смеется:
– А ты сам чего хочешь?
– Я хочу, чтобы все шло нормально.
– Нормально! Сначала ты был рабом у шайки похитителей, а теперь ты, похоже, обожествляешь то, что поработило тебя. Ансамбль в голове! Что за чушь!
Я пожимаю плечами:
– У меня нет выбора. Мод верности никуда не денется. Что я, по-твоему, должен делать? Бороться с модом, пока не сойду с ума? Да не хочу я с ним бороться! Я прекрасно знаю, что со мной произошло. Не отрицаю, что без мода я хотел бы вырваться на свободу. То есть если бы я был свободен, то хотел бы быть свободным. А если бы я был совсем другим человеком, то хотел бы совсем других вещей. Ну и что дальше? Это тупик.
– Не обязательно.
– На что ты намекаешь?
Она не отвечает. Она оборачивается к окну и глядит «наружу», на город, потом поднимает руку и – невероятно! – дает окну сигнал увеличить контрастность голограммы, отсекая легкий ореол, окружающий рекламные огни, доводя темноту неба до глубокой черноты.
«Карен» отдает команды «Красной Сети»? Или галлюцинаторный процесс, создающий изображение ее тела, захватил все мое зрительное поле? Обе гипотезы одинаково невероятны, я обдумываю их с тупой покорностью судьбе. Итак, неисправность никуда не делась, и нейротехникам придется разобрать меня на запчасти.
Я смотрю, не в силах отвести взгляд, на абсолютную тьму Пузыря, зачарованный этим зрелищем настолько, что мне не важно, что я в действительности «вижу» – контрастную голограмму «ли просто галлюцинацию.
На черном фоне появляется еле заметная светлая точка. Я трясу головой, моргаю, но она не исчезает. Спутник на высокой орбите, который только что вышел из тени Земли? Точка становится ярче, рядом с ней появляется еще одна.
Я оборачиваюсь к «Карен»:
– Что ты делаешь?
– Ш-ш-ш! – Она берет меня за руку. – Просто смотри.
Звезды продолжают появляться, словно размножающиеся делением фосфоресцирующие небесные бактерии, и вскоре небо становится таким, каким я видел его в самые темные ночи своего детства. Я ищу знакомые созвездия, и через краткий миг уже вижу знакомую кастрюлю Ориона, но она быстро пропадает, утонув в бесчисленных звездах, возникающих вокруг.
Мои глаза выискивают новые, необычные узоры, но они тут же исчезают, словно текучие ритмы в речитативах По Квай. Таких звезд не было ни в спутниковых съемках в День Пузыря, ни в самых пышных космических операх сороковых...
Дрожащая светлая полоса, похожая на Млечный Путь, но куда роскошнее, постепенно становится сплошной и начинает делаться все ярче и ярче.
Я шепчу:
– Ты хочешь сказать, что можно... восстановить то, что мы разрушили? Объясни.
Сияющая полоса взрывается, растекается по всему небу, и абсолютная тьма превращается в слепящую белизну. Я отворачиваюсь. Раздается крик По Квай. «Карен» исчезает. Обернувшись к окну, я вижу пустое серое небо над небоскребами Нью-Гонконга.
У двери в квартиру я некоторое время стою, молча прислушиваясь. Не хочется опять пугать ее, но излишняя любезность тоже ни к чему. Никто не мог войти к ней, минуя меня, но ведь я созерцал космические видения, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Очень странный эпизод; если бы не образ сияющего неба, который по-прежнему стоит у меня перед глазами, я бы мог поклясться, что ни на секунду не выходил из сторожевого режима с того момента, как пожелал По Квай спокойной ночи, и вплоть до ее ночного крика.
Открыв дверь, я вижу, что она входит в гостиную, обхватив себя руками. Она сухо говорит:
– Ну, толку от тебя не много. За это время меня десять раз могли убить прямо в постели.
Несмотря на то, что она пытается шутить, видно, что она потрясена куда сильнее, чем в прошлый раз.
– Снова что-то приснилось?
Она кивает:
– На этот раз я помню... хотя бы что-то.
Я не отвечаю.
Она рявкает на меня:
– Да ты что, и правда робот?! Ну спроси ты меня, что мне такое приснилось?
– Что тебе приснилось?
– А приснилось мне, что я потеряла управление модом. Мне приснилось, что я перешла в размазанное состояние. Мне приснилось» что я... заполнила собой... всю комнату, всю квартиру. А во сне я, видишь ли, не хожу...
Ее вдруг начинает бить крупная дрожь.
– Что?..
Она хватает меня за руку и ведет по коридору к двери в спальню. Дверь закрыта. Она стремительно подтаскивает меня к двери, секунду переводит дыхание, потом говорит:
– Открой.
Я пытаюсь повернуть ручку, но мне это не удается.
– Дверь заперта. Я так боюсь, что теперь запираю ее каждую ночь.
– Значит, ты проснулась?..
– Снаружи. В середине коридора. – Она встает на то самое место. – Но сначала я должна была набрать комбинацию из восьми цифр, чтобы открыть замок, и еще одну комбинацию, чтобы закрыть.
– Ты видела во сне, как открываешь замок?
– Нет, нет. Во сне я не прикасалась к замку. Во сне я уже была снаружи. Внутри и снаружи одновременно. Для этого не надо было двигаться, надо было только усилить нужное состояние.
Я нерешительно говорю:
– И ты думаешь, что...
Ее голос тверд:
– Я думаю, что мое подсознание имеет на меня зуб, вот и все, что я могу сказать. Как ни трудно в это поверить, но я должна была набрать эти коды во сне. А если ты думаешь, что это мод перенес меня сюда сквозь запертую дверь, то ты ошибаешься. Я, видишь ли, не электрон. Даже если бы это было теоретически возможно, этот мод не предназначен для таких задач. Он был сконструирован специально для работы с микроскопическими системами, для демонстрации простейших эффектов, не более.
Я почти наяву слышу свой ответ, который застревает у меня в горле:
– Да этот мод вообще никто не конструировал!
Но механизмы в моей голове не дают выговорить эти слова. Вместо этого я киваю:
– Я тебе верю, ты специалист. И сон видела ты, а не я.
