Волков взял одну из них, осмотрел, после чего неторопливо разложил все на две стопочки.
— Картина ясна, — сказал он. — Что тебя интересует конкретно?
— Это юани?
— Да.
— Китайские?
— Конечно.
— На какую сумму всего?
— На какую сумму? — Волков так же неторопливо принялся пересчитывать банкноты в первой стопочке. — Одна, две, три… двенадцать — и во второй. — Одна, две, три, четыре… Всего получается четыре триллиона, один миллиард и двести миллионов юаней. Думаю, что это немалая часть годового бюджета Китайской Народной Республики. Поздравляю, капитан, ты очень богатый человек.
— Что ты сказал?
— Повторяю, четыре триллиона…
— Погоди. — Тот ткнул пальцем в одну из бумажек. — А где нули?
— Китайцы обходятся без них.
— Сколько здесь?
— Сто миллионов.
— Как читается по-китайски?
— «И».
— Ни хрена ты, переводчик, не знаешь. Я, чтоб ты знал, навел справки. — Он достал из кармана блокнот. — «И» по-китайски значит «один». Расскажу твоим в части, засмеют.
— Расскажи. Только в китайском языке полно слов, которые читаются одинаково, а пишутся по-разному, а потому имеют разное значение. К примеру, знаешь слово на букву «х» из трех букв всего?
— Ты имеешь в виду?..
— Совершенно верно. Так вот, по-китайски так звучит слова «собрание», «серый», имеется в виду цвет, а также «возвращаться», «уметь» и многое, многое другое. Такой вот язык.
— В словаре посмотри, — просипел особист.
— А зачем, и так все ясно. Вот сюда глянь. — И указал на иероглифы в рамочке. — Знаешь, что здесь написано?
— Нет.
— Написано, что данная банкнота имеет хождение в потустороннем мире и принимается во всех его банках. Теперь понял, что это такое?
— Ы-ы-ы, нет.
— Это — ритуальные деньги, кладутся в гроб при погребении, чтобы на том свете прикупить чего понадобится.
— Выходит…
— Совершенно верно, на первое время покойничку этой мелочи хватит, а потом родственники еще подвезут.
На особиста стало жалко смотреть. Он явно нарушил основной закон спецслужб и поспешил доложить об успехе, еще его толком не достигнув. Опасная это штука, такая торопливость: высокое начальство, заслушав доклад подчиненного, успевает порадоваться сопричастности к результату и в случае облома чувствует себя оскорбленным и где-то даже обворованным.
— Но ведь все равно это документ строгой отчетности.
— С каких пряников? Печатается, чтоб ты знал, в обычных типографиях и продается где угодно.
— А-а-а… — протянул тот. — А ты откуда знаешь?
— А-а-а где я, по-твоему, служу? И потом, недавно такие бумажки по телику показывали.
— Где?
— Где-где, в «Клубе кинопутешественников».
— Ладно. — И сунул Волкову под нос документ: — Подписывай.
— Не буду.
— Как это?
— Так это. Никаких таких тайн я от тебя не узнал, значит, и писать нечего.
— Тогда так. — Шишкин выпрямился и принял стойку «Смирно». — Товарищ лейтенант, предупреждаю в устной форме, что полученные вами сведения…
— Все ясно. — Сергей потянулся к сейфу и сделал вид, что очень хочет его открыть. — Если у тебя все, то извини, работы накопилось, ты не поверишь, до утра не управиться.
Шишкин побросал документы в чемодан и походкой каменного гостя пошел к выходу. Волков запер дверь кабинета и, посвистывая, понесся на доклад к командиру.
Капитан закрыл за собой металлическую калитку и направился к ожидавшему его служебному автомобилю. Не успел пройти и тридцати шагов, как двухэтажное здание, издали напоминавшее детский сад, буквально подпрыгнуло и из всех открытых по случаю летней жары форточек донеслось лошадиное ржание: разведка радостно приветствовала очередной успех «соседей». К слову сказать, те на их месте поступили бы точно так же. И поступали…
— А теперь этот дятел видит всех насквозь… — закончил повествование Сергей.
Все заржали, причем Шабалин громче всех. Привык он там, на кораблях, громко смеяться, перекрывая шумы бурь и штормов.
— А что было потом? — спросил Коваленко.
— Ничего не было, до сегодняшнего дня я этого Шишкина-Елкина-Палкина не встречал.
— Я не об этом, командир. Что случилось в той части потом?
— А я почем знаю? Меня через две недели после этого вернули назад. Когда в самолет садился, рыдал от счастья.
— Почему?
— Да потому что я там едва не спился, дотошный ты наш.
В ресторане все было очень мило, только дорого. Поэтому господа офицеры вместо ранее намеченных двух килограммов водки заказали только один. И по салатику «Оливье» на брата. Быстренько все выпили и съели, после чего засобирались домой.
— Может, еще по граммульке? — предложил Марецкий. — Я тут одно место знаю, там шашлыки классные готовят.
— Небось дорого? — строго спросил Шабалин.
— Нет.
— Тогда лично я — опять за. Давай сходим, командир, исключительно по чуть-чуть.
— Давай, командир, — заныл Коваленко. — Очень кушать хочется.
— Ну, разве что по чуть-чуть, — согласился Волков.
Водка в «одном месте» оказалась хорошо охлажденной и вроде не «левой», а шашлыки — просто классными, только вот толком поесть их не получилось. К Сергею пристал как банный лист какой-то жгучий брюнет и принялся тыкать немытым пальцем в ордена на груди.
— За что железки, гоблин? — орал он. — За то, что убивал мой народ?
Если учесть тот факт, что его народ уже почти лет десять как вышел из состава Союза и с тех пор независимо процветал с последним хреном без соли, товарищ явно нарывался.
— Нужен нам сто лет твой народ, — вежливо сказал Шабалин. — Уйди куда-нибудь, дай людям посидеть спокойно.
— Ах, тебе мой народ не нужен! — И оскорбленный джигит что-то гортанно прокричал.
Его кунаки, человек шесть, повыскакивали из-за столиков и принялись готовиться к битве: одни дырявили воздух хуками и джебами, другие, согнув ноги, широко распахнули руки, готовясь к захватам и броскам. Так и хочется написать: «И тут началось». Ничего не началось, все сразу же закончилось, потому что физкультурные понты и наработанные годами боевые навыки — это две большие разницы.
Как-то удивительно у них не задался тот день: сначала «поимейка» в Думе, потом эти джигиты… Покинув ресторан, они пробежали переулками и вышли прямиком к окруженному столиками киоску.
