– Откуда ты знаешь?
– Однажды я случайно подслушал их разговор.
– Даниэль ненавидела нас, немцев.
– Она ненавидела гитлеровцев, – поправил я друга. – У Ульриха не было времени стать им на сто пятьдесят процентов.
Вернер закусил губу, как делал всегда, когда смущался или злился. Я положил руку ему на плечо:
– Послушай меня, старик! Ты, преданный угодник фюрера, можешь говорить что хочешь. Но Ульрих был против войны и Гитлера.
– Зачем ты болтаешь глупости? За что же тогда он погиб?
– За что-то другое, Вернер. Конечно, не такое важное, как «фюрер, нация и родина». Просто за «народ и родину».
– Нельзя это разделять, – ответил Вернер. – Фюрер – олицетворение нашей философии жизни, к которой все мы присоединились.
– Ты принял это слишком близко к сердцу, дружище. Ульрих сказал мне однажды, что в имени Гитлера есть что-то совсем не связанное с именем германского народа.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что я собираюсь сказать, следовало бы говорить только за запертой дверью. В Польше и даже в Германии орудовали массовые убийцы в форме, которую дал им Гитлер. И выполняли они задачи, поставленные Гитлером.
Вернер начал становиться агрессивным.
– Пустая болтовня! Ты же ничего не слышал и точно не знаешь. Послушай, приятель, ты болтаешь полную чушь. Кажется, ты просто ничего не понимаешь. Сейчас совсем другая проблема – вопрос жизни и смерти для целого народа, нашего народа!
– И все-таки Ульрих прав!
– Чушь. Ты больше не один из нас.
Мы дошли до своих самолетов. Десять или двадцать моторов уже были заведены, а когда взлетели и мы, рядом поднялись в воздух сотни истребителей.
«Курс на север, высота семь тысяч», – пришел приказ с земли, и командир повернул эскадрилью в новом направлении.
Вскоре высотомер показывал четыре тысячи метров. Вернер летел близко от меня, надев кислородную маску. Я обычно натягивал свою, когда при достижении нужной высоты автоматически включался компрессор наддува двигателя. Самолет начинал трястись и напоминал мне, что пора надевать кислородную маску. Забыть сделать это было опасно. Ведь при подъеме содержание кислорода в воздухе с каждой секундой становилось все меньше. В конце концов тебя одолевала приятная дремота, ты начинал смеяться и петь, не осознавая угрозы гибели. К этому времени способность мыслить логически пропадала напрочь, и ты либо засыпал, либо падал на штурвал, словно от сильного удара. Многие ребята погибали из-за этого. Они не просыпались вообще или просыпались в последнее мгновение перед тем, как врезаться в землю – оцепеневшие и бессильные.
– Окружаем!
Приказ вывел меня из задумчивости. Мы летели на семи тысячах метров, а я еще не надел свою маску! Когда кислород проник в мои легкие, первая тонкая пелена слабости прошла. Взгляд и мысли снова прояснились.
Наша армада делала огромные круги над северным германским городком. С такого расстояния узнать его по руинам было невозможно.
Кружить значило ждать, ждать, когда к нам присоединятся другие эскадрильи, чтобы атаковать гигантские бомбардировщики.
Но ни своих, ни врагов не было видно. На горизонте поблескивало Северное море. Вдалеке все плыло в легком тумане. Мы продолжали кружить. Прошло сорок минут после нашего взлета, когда с юга к нам присоединилась вторая эскадрилья. Больше двухсот истребителей ждали теперь третью и четвертую. А потом и врага.
Приказы поступали постоянно – лететь новым курсом, изменить высоту и ждать. Вскоре топливо в дополнительных баках закончилось, и мы перешли на штатные. Кто-то потянул не тот рычаг и заскользил вниз с заглохшим мотором. Второй, видимо побежденный высотой, кружился позади всех и что-то бормотал.
– Около сотни «Боингов» к северу от нас! – сообщил командующий.
Наши взгляды решительно устремились к «Летающим крепостям». Сквозь прищуренные глаза они могли показаться серебристыми овцами, на которых, охраняя стадо, со всех сторон лаяли овчарки. Сияющие фюзеляжи, крылья и застекленные орудийные башни бомбардировщиков светились и искрились в лучах солнца. Сейчас они должны были нас увидеть.
– Ждать! – поступил приказ с наземной станции.
Мы включили свои прицелы, чтобы быть готовыми открыть огонь в любую секунду. Каждого из нас охватил азарт охоты, но нам по-прежнему приказывали ждать.
– Солдат полжизни только и делает, что ждет, – проворчал кто-то.
– Заткнись! – нервно огрызнулся другой пилот, а потом последовал поток проклятий.
Все мы были по горло сыты такими приказами, заставлявшими нас ждать, а бомбардировщики уже сбрасывали бомбы прямо перед нами. Третьей и четвертой эскадрилий нигде не было видно.
– Прошу разрешить атаковать двумя эскадрильями! – произнес командующий.
– Не разрешаю. Ждать! Налей еще чашечку кофе. – На пульте наземной станции забыли выключить передатчик.
– Смотри не подавись! – ехидно крикнул один из пилотов.
– Мы больше не можем ждать. Наши баки через полчаса станут пустыми.
– Я отдам вас под суд за неподчинение приказам! – сказал человек на наземной станции, который никогда не был истребителем.
– Поступай как знаешь! – злобно ответил наш командующий. – Пошли, ребята. Будем атаковать! Вторая эскадрилья прикрывает!
– Я тебя под суд отдам!.. – послышалась последняя гневная угроза с земли.
Но здесь, в воздухе, каждый занял свое место в линии атаки. Двести пар глаз смотрели в прицелы. Руки крепко вцепились в штурвалы и рычаги газа. Большие и указательные пальцы замерли на гашетках.
Я держался поблизости от Вернера и бросил на него мимолетный взгляд. Он в то же мгновение оглянулся, и наши глаза встретились. Лицо в очках, шлеме и маске выглядело испуганным. Тем временем четырехмоторные монстры стремительно росли по мере того, как мы к ним приближались.
– Третий справа! – сказал Вернер.
Я занял позицию в пятистах метрах позади него, чтобы атаковать вслед за ним без промедления.
– Achtung! «Спитфайры» и «Тандерболты» над нами!
Предупреждение пришло слишком поздно. Мы уже попали в область перекрестного огня бомбардировщиков, а они оставались практически недосягаемыми. Вернер держался впереди меня прямо под градом пуль, летевших из орудийных башен неприятеля. Вдруг он нырнул вперед и начал падать вертикально вниз.
Теперь бомбардировщики перевели огонь на меня. Я схватил штурвал обеими руками, и очереди сверкающего металла вырвались из моих орудий, отправив сотни пуль в летевшую передо мной огромную «крепость». Они пробили тонкий алюминий обшивки, за которой находилось девять человек. Они, так же как и я, верили, что выполняют свой долг. Девять! Блондины или брюнеты, с карими или голубыми глазами, с маленькими вздернутыми носами и большими ногами, с золотыми зубами, кольцами на пальцах и бумажниками, где хранились фотографии и письма от жен и детей. Несколько минут назад они открыли бомбовые люки самолета и убили огромное количество живых человеческих существ, которые знали горе и радости, так же как и сами летчики. А теперь с расстояния пятидесяти шагов стрелял я, попадая в головы, глаза, ноги, руки, зубы и фотографии!
