Жарким для Прибалтики летом 1560 года тридцать тысяч конных воинов и десять тысяч русских стрельцов сошлись в Юрьеве под командой Ивана Фёдоровича Мстиславского и Петра Ивановича Шуйского. Сорок тяжёлых стенобитных орудий везли они с собой и пятьдесят пушек, которыми сбивают неприятеля со стен, самой малой из них длина была в полторы сажени (1 сажень равна 2,13 м).
Передовым полком командовал князь Курбский. Когда собралось воинство и распределены были ему начальники, выступила русская сила на град Феллин — сильнейшую ливонскую крепость, где засел магистр. Этим походом воеводы желали покончить с войной.
По сведениям разведки, магистр готовил отступление на берег Балтики, надеясь как следует укрепиться в Хаапсале. Чтобы перерезать ему дорогу, двенадцатитысячный конный корпус обошёл Феллин и совершил рейд до Пярну. Андрею Михайловичу было доверено доставить к месту артиллерию.
Погрузив её на суда, Курбский прошел вверх рекою Эмайыги, затем озером Вырсярви, на берегу которого, уже недалеко от Феллина, стал ставить орудия на подводы. Основная армия широким потоком устремлялась к Феллину, прикрываясь по сторонам разъездами.
Воеводы не ждали нападения, зная незначительность сил, оставшихся в распоряжении Шалль фон Белля. Но и тот, привыкший встречать легкие отряды Курбского, не представлял истинной численности противника.
Перед полуднем 2 августа 1560 года, выйдя из замка Эрмис, ландсмаршал атаковал остановившуюся на отдых русскую колонну. Пятьсот немецких рейтар при поддержке мушкетерской пехоты сбили боевое охранение и дошли до обоза.
Пока одна колонна вела бой, воеводы с помощью отлично знавших местность проводников-эстонцев совершили обход через лес и ударили по немцам одновременно со всех сторон, так что едва несколько человек спаслись от смерти и плена.
Храбрый Филипп, знаменитый в своем народе ратоборец, действительно последний защитник и надежда Ливонского ордена, был сбит с коня и взят в плен оруженосцем Алексея Адашева. Видя это, одиннадцать комтуров (хранителей рыцарских замков) и сто двадцать немецких дворян, не считая кнехтов, предали себя в руки победителей. Не задерживаясь на поле битвы, русские войска быстро окружили Феллин.
Прежде чем перейти к решительным действиям под городом, воеводы собрались, чтобы, как заведено, допросить пленного ландсмаршала о некоторых предметах. Светлое и веселое лицо Шалль фон Белля, который, нимало не ужасаясь, дерзко заговорил с воеводами, поразило этих мужественных и видавших виды людей. Филипп был не только храбр, но и красноречив, умен, обладал прекрасной памятью. Уважая смелого врага, воеводы отказались от мысли пыткой вырвать у него военные сведения. Пленного приказали развязать и усадили за общий стол, воздавая ему заслуженные почести.
Из разговоров с Шалль фон Беллем особенно врезался в память Курбского именно тот, первый, когда ландсмаршал говорил об истории крестовых походов, продолжаемых ныне в Латинской Америке Испанией и Португалией. Он рассказывал, как строились Рига и Ревель, как много лет покоряли и христианизировали рыцари весьма упорные дикие племена Прибалтики, которые теперь вновь восстали и благодаря русским одерживают победу за победой. Смелый пленник говорил о крепости духа рыцарей, которые только в битве с великим князем литовским Витовтом выставили одного за другим шесть магистров, один за другим погибавших в сече. Даже в боях с русским полководцем Даниилом Щеней, несмотря на великие потери, Орден выстоял и сохранил большую часть своего достояния.
— Ныне же, — продолжал ландсмаршал, — чаша наших преступлений исполнилась и гибель наша видна. Прародители построили нам грады высокие и крепости твердые, дворцы и здания светлые — вы входите в них, не трудившись и не неся расходов. Наслаждаетесь вы нашими садами и виноградниками, домами и удобствами, которые не садили и не строили. Да что говорить о вас, добывших все это, как вы полагаете, мечом! Другие и без меча, ничуть не потрудившись, завладели нашим богатством, пообещав нам защиту и помощь. Видите, какова их помощь, если стоим мы здесь связанные перед врагами!
Слезы видны были на глазах Филиппа, когда говорил он о жестокостях Ордена, которым был свидетель и за которые Бог отдал Ливонию в чужие руки. Плакал ландсмаршал о разорении милой родины, так, что и слушатели его прослезились. А после, утерев глаза, вновь сказал он со светлым лицом: «Все же благодарю я Бога и радуюсь, что попал в плен и что страдаю за Отечество. Хотя придется умереть мне за него, поистине дорога и желанна будет мне эта смерть!»
С почетом проводили воеводы пленника под стражей в Москву и в общем послании много молили царя Ивана Васильевича не губить этого умного и честного человека. Воеводы писали, что, хорошо приняв маршала и сделав его другом Руси, можно всю Ливонию с ним взять, потому что ливонские немцы глядели на него, как на отца. Царь же, становясь всё более лютым и бесчеловечным, услыхав прямое правдивое слово Филиппа, разгорелся гневом и немедленно повелел умертвить его, зверским образом запытав «для примера».
* * *
Война между тем шла своим чередом. Пока тяжёлые полки обложили Феллин и, вырыв шанцы, обстреливали крепость из больших орудий, Курбский снова отправился в дальний поход. По сведениям разведки, против русских войск в Ливонии выступил гетман Иероним Ходкевич. Избранный на место Шалль фон Белля ливонский ландсмаршал ждал соединения с литовской ратью под крепостью Вольмар, сзывая под своё знамя рыцарство.
Не давая неприятелям соединиться, легкий Передовой полк Андрея Михайловича стремительными переходами вышел к Вольмару. Трудность состояла в том, чтобы не дать ландсмаршалу запереться в крепости. И здесь восставшие крестьяне оказали русским неоценимую помощь. Конница Курбского скрытно, лесами вышла к немецкому лагерю и неожиданно обрушилась на неприятеля. В ожесточенной схватке воевода насмерть поразил ландсмаршала. Начавшаяся среди рыцарей паника облегчила победу; прорвавшиеся рыцари попали в руки своих крестьян.
Опережая вести об этом разгроме, Передовой полк поскакал к Вендену (ныне Цесис). Благодаря симпатии местных жителей Андрей Михайлович точно знал местонахождение литовских полков, расположившихся, для лучшего снабжения, на трёх разных стоянках. Впервые предстояло Курбскому сразиться с прославленной литовской конницей, уже несколько веков по праву считавшейся одной из лучших кавалерий Европы.
Захватить неприятеля врасплох не удалось. Из-за небольшой рощицы, скрывавшей от глаз литовский лагерь, на атакующий центр Передового полка стремительно летела лавина всадников на высоких тонконогих конях, в лихо заломленных меховых шапках. Длиннополые кафтаны, легкие кирасы или чешуйчатые нагрудники резко отличали их от ливонцев. Конники стремительно сближались. На русских наплывали уставленные торчком бороды и грозно шевелящиеся усы, литовские лёгкие клинки ласточками летали над лавой.
Глубок был русский строй, о который могла разбиться и стальная рыцарская свинья. И все же большая часть литовцев пролетела его насквозь, оставляя за собой рассеченные толстые тягиляи и проколотые кольчуги. Ещё валились с коней дворяне и военные холопы, ещё не остановили свой разбег передние, оказавшиеся перед чистым полем ряды московских ратников, как литовцы вновь сбились в лаву и ударили в другой раз. Курбский едва успел собрать вокруг себя лучших бойцов, которые развернули коней, чтобы принять своим ударом литовцев и дать опомниться проскакавшим дальше воинам. Князь сумел достать открытый бок лишь одного из супостатов, а на крепкой броне ощутил три мощных удара. С таким противником шутить не следовало.
