Иван Васильевич внимательно слушал, но молчал. Когда командиры закончили говорить, он поднялся со своего места и сказал:
— Мало нас, но хана будем бить повсеместно. Те, кто хотел идти на обоз, больше пригодятся при взятии обоза. Это примерно тысяч пять сабель — столько же, сколько охраняет ханский кош. Головами у вас пойдут Ширяй Кобяков и Григорий Жолобов. Да смотрите, чтобы ни один басурман с вестью к хану не ушел! Коли останутся силы, пошлёте людей за нами вдогон немедля. Сами же, поставив коноводов к ханским табунам, на другой день за нами поспешайте в ополчении ратном.
Те, кто хочет самого хана бить, любы мне своим мужеством. С ними без сомнений двинусь за ордой и в бою не оглянусь. Не в числе воинов одоление брани бывает, но твёрдым и сердцем чистым дарует победу Господь! Коли уцеломудрились вы лучше принять смерть, нежели длить под татарской данью позорный живот, ступайте без страха за мной, ибо я басурманам пути не уступлю.
С этими словами надел воевода кольчужку длинную, а на неё байдану широкую, возложил зерцала прочные, надел на голову ватную шапку, а на неё кованый островерхий шлем с флажком малиновым, завязал под бородою ремешком науши, повесил на пояс оружие, взял в руку тяжёлую палицу, сел на коня и поехал в чисто поле вослед басурманскому воинству. Поскакали за Шереметевым лучшие воины Большого и Передового полков с воеводами, а Сторожевой полк впереди по степи рассыпался, дозирая в поле злого татарина.
Ушло восемь тысяч воинов русских дорогою правою, а пять тысяч дорогою левою. Первым свёл битву с татарами Обозный полк. Вихрем налетели воины малым отрядом на ханский кош и в свалке множество обозных стражников порубили. Бо́льшую часть сил пустили головы Кобяков и Жолобов в охват ханских табунов, чтобы ни людей, ни коней татарских в степь не упустить. Бросились обозные стражники и табунщики врассыпную, и разлилась сеча по широкому пространству. Гонялись всадники друг за другом весь день с великим упорством: только к вечеру русские ханских людей повыбили и кругом коша степь очистили.
Взяли ратоборцы ханский кош с пожитками и запасным оружием, взяли лошадей тысяч с шестьдесят и самых лучших аргамаков более двухсот, верблюдов восемьдесят и языков множество, из которых двадцать немедля большим воеводам выслали.
Получил Иван Васильевич Большой-Шереметев эту весть в среду с утра и ратникам своим объявил с радостью, говоря:
— Теперь дело за нами!
Веселее поскакали воины по ханским сакмам и, когда поднялось высоко солнце, увидали на севере тучу пыли необъятную. Прискакали к полкам храбрые острозрительные станишники из передовой стражи, сказали:
— Бежит назад в Крым вся ханская силища по старому пути, тремя дорожками. По средней дорожке Передовой полк едет тысяч в пятьнадесять, по левой дорожке буджакские татары скачут — по-ихнему Правое крыло, а по правой бежит лихой Казыев улус с черкесами ханским Левым крылом, каждое крыло более десяти тысяч всадников, не считая сторожевых. Размах между крыльями в три версты, а где и поменее. Сам хан позади по середней дорожке идёт с главной силою, его полку счёта нет.
— А идёт ли, — спрашивает Иван Васильевич, — за ордой московское воинство?
— Того мы не ведаем, — отвечают прямо станишники, — однако же и то надобно рассудить, что не зря татары назад бегут и идут сторожко, во ополчении.
Поблагодарил воевода за службу станишников, велел сменить коней и послал прямо перед собой по средней сакме брать сторожевой ханский разъезд. Сам же повёл полк немного далее, к тому месту, где дорожка в горку шла, а потом спускалась на татарскую сторону. Здесь велел он ратникам спешиться, кормить коней и к битве готовиться. Сам же стал совещаться с товарищами.
Первым сказал свое слово воевода Сторожевого полка Дмитрий Михайлович Плещеев:
— Тут в стороне, верстах в двух или трёх, есть рощица по названию Дуброва, а вкруг неё непролазные буераки. Надобно нам в неё сесть. Там отбиться от хана и с малой силой будет можно.
— В ту рощу, боярин, хорошо бы запас сложить и походных коней согнать, — говорит второй воевода Сторожевого полка Степан Григорьевич Сидоров. — А самим нам надо смело на хана идти. В роще прятаться, может, для живота сохранно, да для чести уронно.
— Раз хан идёт на нас в ополчении, — сказал второй воевода Передового полка Бахтеяр Григорьевич Зюзин, — надобно с боков и с тыла орду рубить.
Первый воевода Передового полка Алексей Данилович Басманов-Плещеев усмехнулся и говорит:
— У меня пятки не чешутся. Как ты, Иван Васильич, прикажешь, так и буду биться.
Товарищ Шереметева по Большому полку долго головой мотал, а потом произнёс:
— Можно нам на какой-нибудь крайний полк ударить и тем хана удивить, а там видно будет. Ведь не знаем мы, что государь наш царь и великий князь Иван Васильевич своим воеводам повелеть изволил. Мы-то посланы Крым разорять, а не с ханом биться! Впрочем, я согласен, как все решат.
— Ну и ладно, — говорит Иван Васильевич Большой-Шереметев. — Гоните коней в Дуброву. Разделять наше малое войско дальше некуда, так что колебаться, воеводы, в бою не придётся. Ты, Степан, везде будешь впереди, моими глазами. Под саблю не лезь, я сам из-за тебя буду бить.
Вы, Алексей с Бахтеяром, в затылок пойдёте Большому полку, наши спины беречь станете — да смотрите, не давайте себя защемить!
Ты, Дмитрий, извернись как хочешь, но стражу поперек всего поля держи и перебить её не давай, но и не убегай далёко — всё одно в Диком поле разбитому войску спасения нет. Пока мы стоим — и ты жив. От тебя я всё, что в поле ни деется, должен знать вскоре.
Лев Андреич! Пойдёшь на левом крыле под полковым знаменем. В бою ты не скор и вперёд моего правого крыла не сунешься, но и оторваться не дай тебе Бог! Кто от строя отпал — тот наверняка погиб. Так всем и объявите.
Как меня найти — сами знаете.
* * *
Не садясь на коней, стоял скрытый от татар неровностью земною Большой полк, выстроенный поперек степной дорожки в пять рядов. За спиной его сбился плотной кучкой Передовой полк, а впереди, у самого края подъёма, лёг на землю и коней положил Сторожевой полк, растянувшись длинной цепочкой.
Вот проскакали через взгорок лихие станишники, вытирая о конские гривы кровавые сабли. Солнце шло на небе к полудню, паля бескрайнее холмистое поле с начинающими желтеть травами, обжигая зеленые листики в редких рощицах.
Как сброшенный с корабля посреди моря, погибал здесь отбившийся от своего полка человек, нигде не мог он спрятаться, утаить свою жизнь от степных акул-крымчаков. Невольно отводил воин взгляд от диких равнин, теснее прижимаясь к товарищам. Уже ногами ощущал он дрожание матери-земли, уже наползала на солнце едкая жёлтая туча, уже чуялся в легком ветерке острый запах врага.
Скрылось в пыли дневное светило, погасло в мути золото степных далей. Только видел воин, как встал и махнул рукой человек впереди, у вершины закрывающей окоём возвышенности. Мигом вскочили люди и кони Сторожевого полка, почти незаметно для глаза прыгнули всадники в седла, брызнул песок из-под копыт — и вот уже нет никого впереди, только смутный рёв и свист доносятся из-за земного горба.
