* * *
— Заутро будет твой последний бой, — сказал Алексей Данилович Басманов.
Отсветы пламени шевелились на лицах трёх сидящих у костра воевод. Красные огоньки блестели в чёрных глазах Басманова. Страшен был лик воеводы Передового полка, разодранный мимолетной стрелой от орлиного носа до уха. Добрая улыбка бродила по лицу Ивана Васильевича Большого-Шереметева, путаясь в густой бороде и вновь карабкаясь к светлым глазам. Мертвенным был бледный лик Льва Андреевича Салтыкова.
Только что милосердные руки холопов, чиркнув ножом по ярёмной вене, прекратили мучения знатных крымских мурз, рассказавших, откуда узнали разбойники о русском воинстве у себя в тылу.
— Нет, это писари, им же государь зело верит, а набирает не от шляхетского рода, не от благородного, но от простого всенародства, это всё писари! — бормотал, захлебываясь, Лев Андреевич. — Не может быть, чтобы государь сам…
Басманов, казалось, с сожалением глянул на Салтыкова и вновь сказал, обращаясь к Шереметеву:
— Царей рука высока. Не нам постигать их величие. Посягнувшему нет спасения на земле. Смири свою гордыню, боярин, и уйди с дороги царей. Чего тебе надо? Всем наделён ты в избытке, не то что мы, грешные. Может быть, славы? Народ будет помнить? Царь скажет — и народ забудет о тебе, все потеряешь и умрешь в забвении. Дочери твои пойдут басурманам греть постель, сын сгинет на галерах рабом. От Бога земные цари!
— Не боюсь я, Алексей Данилович, ни за себя, ни за своих детей, а страшусь за душу бессмертную, за Землю Русскую. Потому объявляю вам, что иду с крымским царём-ханом на смертный бой. Завтра не дам соблазнам вознестись над подвигом. Лягу костьми, но хану дорогу не уступлю, никому не отдам славу русскую! Да ты сам часом не боишься ли?
— Ты перед нашим государем в ответе, — говорит Басманов Шереметеву, — мое дело служивое: в сече страха не страшусь, смерти не боюсь, пойду, куда велишь.
— Да не будет нам завтра честного боя! — вскричал тут Лев Андреевич. — Узнает хан, сколь мало нас, окружит своими ордами и перестреляет, на саблю не даваясь! Уходить надобно, пока не поздно, отрываться в Новосиль или Елец!
— Выйди на курган, Лев Андреич, посмотри, сколь огней вокруг нас горит, и скажи, в кую сторону хочешь ускакать, — говорит мирно Иван Васильевич. — Когда меня не станет, тогда и промыслишь собою, а пока пойдешь под воеводским знаменем, потому что я буду впереди.
С этими словами встал воевода и пошел смотреть по стану, все ли кашу сварили и коней овсом кормят ли. Всю ночь не спал Шереметев, ходил меж костров, говорил со старыми воинами, молодых ласково ободрял, посылал лазутчиков во вражий стан.
А тем временем сидел крымский хан у своего шатра с приближенными. Радостно шевелились ноздри Девлет-Гирея, чуя запах горелого мяса, уши внимали воплям терзаемого раскаленными ножами пленника.
— Мало у Шереметева воинов, — кричал, извиваясь в муке, молодой дворянин, — не более семи тысяч! Всё расскажу!!! Пощадите!!!
— Ах ты, гад! — прохрипел другой пленник, силясь извернуться в сыромятных ремнях и плюнуть на предателя. Вырвался он из рук стражников и шагнул было к изменнику, но не устоял на обуглившихся ногах и рухнул лицом в костер.
Хотел было уже крымский хан в ту ночь бросить половину орды и бежать в Крым, потому что боялся Шереметева и ждал прихода новых русских полков, но обнадежил его рассказ малодушного воина. Узнал хан, что нет ещё никого у него за спиной, а у Большого людей меньше, чем один на семерых крымчаков, и решил сначала русских победить и пленить, за взятый свой кош и табуны отомстить, а уж потом домой идти. Потому приказал Девлет-Гирей ещё с ночи русских окружить, а утром избить их стрелами, по степи изгонять, оставшихся арканами повязать.
* * *
Но не исполнился этот злохитростный замысел. Не взошедшу ещё солнцу, садились русские воины на лихих коней, выезжали в Дикое поле биться с супостатами. Построился Большой полк «свиньей», а Передовой и Сторожевой полки вплотную за ним, поскакали прямо на ханский стан.
Стоял Девлет-Гирей от того места за пять верст, чтобы дать поле своим всадникам, где могли бы они Шереметева гонять и стрелами избить. Окружила русскую рать тьмочисленная орда, очернила небо стрелами, набегая со всех сторон.
Увидал знатный крымский военачальник, что не бросается Шереметев в погоню за его отрядами, не уклоняется с пути, скачет во всю мочь к ханскому лагерю. Тогда собрал крымчак в одну руку десять тысяч воинов, наступил жестоким и крепким боем русскому полку в тыл.
Но не оплошал воевода Сидоров, сам ударил на неприятеля и люто рубился с ним, пока не подоспели Шереметев с Басмановым, хотя сам был пробит копьём в бок. Заткнул воевода рану ватной варежкой и вновь в сечу кинулся. Крепко налегли русские ратоборцы на поганых, лучших их воинов вырубили, сбили с поля татарскую рать.
Увидал тут Шереметев, что сзади скачут на него неприятели во множестве, крепко ополчившиеся. Повернул он войско вновь к ханскому лагерю и с тем полком басурманским схватился грудь в грудь. Не устояли крымчаки: разрубил Шереметев их полк надвое, разбросал его крылья далёко по полю, доскакал до ханского стана почти за две версты.
Призадумался Девлет-Гирей со своими советниками — то ли им уходить к северу, чтобы вновь своим поле дать, то ли навалиться на Шереметева всею силою. И подумав, что с пушками и отрядом от конницы не уйти, а из Тулы могут нагрянуть сильные русские полки, решились защитить свой стан в свальном бою.
Пошатнулась земля под русским полком, поднялся над степью ветр неслыханный, закрылся окоём тёмной стеной всадников, испестрил ось небо сотнями цветных знамен, пошла главная татарская сила на Шереметева. Скрылось солнце за ливнем чёрных стрел, поклонилась степная трава от посвиста татарского, вздыбились русские кони, не желая нести всадников, повалились с седел воины, как градом побитые, усеялся телами православных путь полка.
Встал на стременах воевода Иван Васильевич и воскричал громовым голосом:
— Где тут подлый пёс беззаконный хан! Хочу кровь пролить убийцы малых детушек! Время мстить за поруганных! Даёшь злодея на саблю!
Содрогнулись от гнева русские воины, теснее сомкнулось малое воинство, единым сердцем закричало:
— Даёшь!!!
Прянул полк в басурманское сонмище, как стрела в волну. Закружилась по полю, застонала вся большая орда, пошел по ней вопль и треск. Был главный ханский полк как огромный лес. Пришли в тот лес семь тысяч молодцов-дровосеков, поплевали на ладони, стали сечь под корень столетние пугала — богатуров-мурз с родами их, дикую поросль не жалеючи. Зашлось сердце в Крыму у матерей, жён и невест, отливаются разбойникам вековые слёзы.
Не жалеют себя русские бойцы, грудью идут на сабли острые, желая или жить честно, или умереть славно. Скачет посреди войска Георгий Победоносец на знамени, а впереди под малиновым стягом пробивает бойцам дорогу мужественный крепкий воевода Иван Васильевич.
