Сотня московских стрельцов, стоявшая в Дуброве, не ведала о ходе дневного боя. Лишь тучи пыли далеко на севере видели стрельцы, да в середине дня донеслись до них раскаты пушечных выстрелов. Были они люди бывалые и знали, что битва идет страшная. Потому второй день не покладая рук работали.
Скинули стрельцы кафтаны зеленые, скинули казаки-табунщики кафтаны красные, вырубили деревья в середине рощицы и поставили из тех брёвен по углам Дубровы три малых острожка со стрельницами. Только распрямились и отерли пот, прискакал в Дуброву сборный полк Басманова, тысячи в три человек.
Сели стрельцы и казаки в острожки и принялись в набаты бить и в сурны трубить на всё Дикое поле. Стали собираться на звук люди, что ехали с боя порознь, — человек до пятисот, пришел сборный полк Сидорова в полторы тысячи. Здесь утвердились московские ратоборцы в воинском ополчении, потому что шёл на них крымский хан со всею силою, «роспыхався» величайшею яростью.
Окружил Девлет-Гирей Дуброву, немедля послал в бой свои полки, приказав всех русских людей пленить и вырезать. Смело полезли татары через буераки, ударили в сабли по немногим местам, где можно было на коне проскакать. Но стрельцы и казаки в острожках не плошали — грохнули по ним из пищалей, да так метко, что ни единая пулька басурман не миновала. А дворяне и военные холопы вынули из саадаков тугие луки и засыпали нападавших стрелами калёными, что двойную кольчугу насквозь бьют. Завалили поганые буераки своими телами, но не прошли в Дуброву, назад к хану отбежали.
Тогда послал Девлет-Гирей на русских много тысяч лучников, пошел в буераках жестокий перестрел. На каждую русскую стрелу — по три татарских летит, воздух от тугих тетив гудит, всё небо в Степи стрелами свистит, падают трупы во множестве. Но крепко бьют из пищалей удалые стрельцы и казаки, лучших ханских стрелков на сыру землю кладут. Не сдержались крымские воины, бросились вновь на Дуброву в сабли, да не добежали — легли трупием перед острожками.
Освирепел пуще прежнего Девлет-Гирей, хотел во что бы то ни стало русских из Дубровы добыть и своего позора избыть. Велел все свои пушки с сакмы приволочь и янычар под острожки послал. Ударили турки из пушек по русским крепостям, треснули из тысячи пищалей по рощице, малые деревья и людей в броне насквозь простреливая.
Час били янычары по Дуброве — летят из-за деревьев стрелы русские, гремят из разбитых острожков пищали стрелецкие. Второй час били янычары из пищалей и пушек — не летят стрелы из рощицы, не трещат пищали из острожков, с землёй сровненных. Тогда махнул зеленым платком из брусского шёлка — подарок Стамбула — Девлет-Гирей, и ринулась в Дуброву вся орда. Полезли татары буераками, засвистели, замахали саблями, чая себе лёгкой победы. Поднялись с земли оставшиеся русские воины и составили с басурманами сечу лютую. До захода солнца длился неравный бой.
Не покидали русский строй раненые, командовал, опираясь на плечи товарищей, Степан Сидоров с боком проколотым и ногой из крепостной пищали отстреленной. Алексей Басманов был впереди, в самых трудных местах ловко саблей орудовал. Много полегло в том бою воинов, но отсеклись русские и бежали татарове.
К ночи привели к Девлет-Гирею двух пленных дворян, стали их пытать самым зверским образом:
— Почему-де русские столь упорно бьются-секутся, крымскому царю в руки не даются?!
— Потому, — отвечали дворяне, — что стоит уже в Туле великий московский царь, посылает в степь полки сильные, будет за нас басурманам мстить, возьмет на саблю их буйные головушки!
Умерли языки в лютых муках, но иного слова не вымолвили. Стал Девлет-Гирей со своими мурзами оставшимися думу думать, и чем больше татары думали, тем больший приходил на них страх. Велел хан от Дубровы отступать, выскочил на торный шлях и поскакал во всю мочь обратно в Крым — к утру уже через Быструю Сосну переправился!
Так окончил он с позором свой большой поход, не бывав на Руси, пол войска потерял, чужого не награбил, а свои табуны и пожитки оставил.
Убегая как тать в нощи, спросил Девлет-Гирей старого проводника: как то поле называется, где приняла орда великий позор?
И ответил старый вож:
— Стояло там некогда Судьбищи село, потому и место зовут Судьбищами. А что понимают под тем словом русские, судьбу или суд, того нам не ведомо. Аллах ал ем!
* * *
Лев Андреевич Салтыков и те, кто вёз тяжко израненого Шереметева, одолев сто пятьдесят верст степного пути, были в Туле к ночи с пятницы на субботу. Той же ночью в город вступили передовые царские полки. Царь Иван Васильевич въехал в Тулу на рассвете. Иван Васильевич Меньшой-Шереметев, Пётр Семёнович Серебряный и другие храбрые воеводы призывали немедля выступить на хана. Салтыков же говорил, что все русское войско потоптано и разгромлено, что дворяне, пометав с себя оружие, бежали от битвы, а хан после победы идёт воевать на Русь.
Слыша об этом, царь со своими советниками хотел спешно бежать за Оку, а потом к Москве, чтобы там укрыться и дать бой. Но крепко воспротивились этому мужественные воеводы, призвали царя к твердости, говоря, что непристойно государю московскому обращаться к врагу тылом, требовали, чтобы не позорил он славу русскую и храбрых людей своих, чтобы мужественно шёл против басурман.
— Если даже и выиграл Девлет-Гирей битву, — говорили царю воеводы, — то имеет усталое войско, множество раненых и убитых, ведь два дня была у него с нашими брань крепкая!
Днем прискакали в Тулу воеводы Дмитрий Плещеев и Бахтеяр Зюзин живые и здоровые, стали рассказывать о своих подвигах и что будто они последними с поля, едва отбившись, ушли. Царь, выслушав их, пуще прежнего хотел с Тулы сбежать, насилу его удержали до следующего дня, насилу уговорили послать в поле один полк, Ивана Ивановича Турунтая-Пронского с товарищами.
Спешно ринулся Иван Иванович в степь, да не пришлось ему далеко скакать. Встретил он идущее с поля русское воинство непобеждённое. Задержалось оно после битвы, чтобы раны перевязать и убиенных схоронить честно, а под татарского хана послать подъездчиков. Вестно стало тогда всей Руси, что пошёл Девлет-Гирей в отход с великим поспешением, по семьдесят верст в день делает, и догнать его никак нельзя.
В воскресенье высыпали туляки и царские воины под стены встречать славных богатырей, что живыми возвращались из Дикого поля. Ехал во главе русского полка Алексей Данилович Басманов, шло за ним воинов две тысячи, везли израненного воеводу Сидорова.
Чудом казалось людям, что вот, зашло воинство в сердце великой Пустыни, повстречало главного злодея, страшного царя крымского — и не пропало. В малом числе, один против семерых, бились русские ратоборцы два дня, топтали и секли могучие ханские полки, не дались на саблю татарскую, навели на врага великий страх, загнали в самое его логово. Невредимы пришли на Русь воины, что отбили у хана табуны и кош. Целы были знамена русские — брошено под ноги московскому царю знамя ширинское.
Ликование шло по всей Русской земле, уходил с неё вековой татарский страх. Видели люди, что высоко взошло солнце русское, опускается долу солнце ордынское. Пришло время вынуть из сердца Европы занозу крымскую, превратить Дикое поле в цветущие нивы. Настало время христианским воинам отомстить за кровь, много лет беспрестанно проливаемую, привести Отечество своё к покою. Храбрые и мужественные люди из царских советников, и в первых — Иван Васильевич Большой-Шереметев, восставший от ран, настаивали, чтобы царь сам поднялся и повёл воинство на царя перекопского, времени на то зовущу! Сам Бог, говорили они, как перстом указывает лишить силы врагов старовечных, христианских кровопийц, избавить от рабства сотни тысяч славян, томящихся в адской работе.
