Сонмы австрийцев, клубившиеся справа и слева от поля сражения, были хорошо видны французам с высот. Моро, отбросив к утру Края и Беллегарда (о действиях которых в сражении до последней атаки ничего не известно) и напрасно ожидая наступления Меласа, слишком поздно догадался стянуть все войска в центр, против не великих числом, но почему-то неостановимых русских. Моро долго пытался их затормозить, серьезно угрожая флангу. Время для лобовой атаки всей массой вниз по склону было упущено. Моро не смог собрать войска в колонны — он уже ввел в бой все резервы, когда в центр его позиции ворвались полки Багратиона и Милорадовича.
Впрочем, хорошего французского генерала не стоит упрекать за то, что он не двинул все войска в общую атаку на наступающую кучку русских. Сохранялась опасность, что австрийцы все-таки проснутся и, стоит ему покинуть удобнейшую позицию, атакуют с флангов. Бытующий 200 лет анекдот, что Суворов, чтобы сдвинуть Меласа, угрожал ему расстрелом, — чистый вымысел. В России не было смертной казни. Суворов, по его собственным словам, ни разу в жизни смертного приговора не подписывал…
Смысл его военного искусства состоял в сохранении жизней. Французы, храбро удерживавшие слишком сильную позицию, потеряли, согласно реляции Суворова императору, 7 тысяч убитыми и увезли с собой 5 тысяч раненых. Свыше 4 тысяч их солдат разбежалось. 4738 человек, в том числе 4 генерала и 84 офицера, попали в плен. Еще три генерала были убиты. Историки любят увеличивать потери французов убитыми до 10 тысяч. Суворову это бы не понравилось. Он терпеть не мог лишнего кровопролития и ложных донесений.
В русской армии погибло, считая с преследованием, 353 человека (в т.ч. майор), ранено было 1554 человека (включая трех генералов). В австрийской было убито 900 и ранено 3200 человек. Всего убитых 1253, раненых 4754, — чуть меньше, чем французов попало в плен!
Русские «чудо-богатыри» и австрийцы совершили невозможное: военная наука не дозволяла так сберечь войска при взятии одной из сильнейших в мировой истории позиций, упорно защищаемых армией и полководцем, которые до встречи с Суворовым били всех противников.
Победа суворовской школы над Европой была полной.
Глава 14.
ОРЛЫ РОССИЙСКИЕ ОБЛЕТЕЛИ ОРЛОВ РИМСКИХ!
ИЗМЕНА
«Лишний член в управлении войском»
Моро, потеряв больше половины войск, 39 пушек из 40 и почти весь командный состав, не имел сил даже поставить заставы на горных перевалах. Он немедля распорядился от отводе войск к Ницце и эвакуации награбленного из Генуи морем. Суворов вечером после победы, когда его войска по пятам преследовали противника, дал союзной армии приказ к общему наступлению на Ривьеру, согласно его диспозиции от 24 июля. Разгром главных сил французов позволял надеяться, что, выступив следующим утром, 5 августа, уже 6-го войска Розенберга и Дерфельдена будут в Генуе (Д IV. 311).
Но 5 августа Суворову уже «все было не мило». Австрийцы доложили, что, невзирая на его приказы, продовольствия и мулов для похода нет. Наступление откладывалось, как полагал Суворов, на несколько дней. Отвечал за обеспечение армии, а значит, и за этот откровенный саботаж, барон Мелас, которому император Франц I доверил политические дела в Италии
. В тот же день на Суворова обрушился рескрипт Франца I, подписанный 29 июля, до битвы при Нови, когда Вена была в ужасе от угрозы наступления французов. Император требовал во избежание больших потерь воздержаться от завоевания Ривьеры, оставить мысль о вторжении в Савойю и тем паче во Францию.
В приложенном к рескрипту предписании гофкригсрата Суворову предлагалось исключить корпус графа Кленау из плана наступления на Геную и отвести его для охраны края в Тоскану. Фельдмаршал знал, зачем это нужно. Австрийцы собирались разоружить антифранцузское ополчение итальянцев в Тоскане, как они уже сделали в Северной Италии, и оккупировать центральную часть полуострова, как ими был захвачен его север.
Фельдмаршал суть политики союзников прекрасно понимал. Он еще перед походом в Италию говорил послу в Вене Разумовскому: «Если правительство австрийское станет действовать в пользу свою более чем в пользу общую, труды наши будут тщетны, даром прольется русская кровь и все пожертвования России будут напрасны». Восстанавливая после изгнания французов итальянские королевства, их войска и администрацию, Суворов сознавал, что действует против корыстных интересов Австрии. «Полная справедливость требует, — писал на этот счет император Франц, — чтобы значительные потери в людях, понесенные государством моим в продолжение почти одиннадцатилетней войны, вознаграждены были чужими областями, исторгнутыми у неприятеля».
То, что Австрия хочет захватить Италию, а Англия не желает видеть русских в Средиземном море, не веря (и совершенно напрасно) в их бескорыстие, — было понятно. Но эти противоречия не должны были, по здравому рассуждению, проявиться до победы над очень сильным и крайне опасным противником — революционной Францией. Суворов не мог представить себе глубины безумия, порождаемого жадностью. Он прямо писал, что не направить ныне удар на Париж — значит самим мостить французам ступени к Вене! Отвергнуть союзников в Италии, оттолкнуть русских, — да Австрия «не с ума ли сошла»? Ведь это значит — быть неизбежно порабощенными французами! Что ж, Вена сделала свой выбор и пала под пушками Наполеона. Воистину прав был полководец, когда говорил, что вывеска дураков — гордость, а посредственных умов — подлость.
Фельдмаршал до последнего момента надеялся на возможность победного завершения кровопролитнейшей многолетней войны в Европе. Собрав в кулак русские корпуса, он все еще планировал наступление во Францию, чтобы, как минимум, разгромить войска Директории, собиравшиеся для реванша в Италии. Но большая часть его войск, вся артиллерия, понтоны и снабжение были австрийскими. И гофкригсрат силился через голову фельдмаршала руководить ими из Вены! «Хотят править операциями за 100 верст», — жаловался Суворов в письме Ростопчину, но еще не сдавался: «После Генуэзской операции буду просить об отставке формально и уеду отсюда. Более писать слабость не позволяет» (Д IV. 314).
Францу I он ответил ядовито-вежливо, что корпус Клейнау, дабы обезопасить Тоскану от возвращения французов, должен не отступать на юг, а «теснить правое крыло неприятеля до Генуи, где его поражение закончит армия через Савойю». Он вернется в Тоскану после победы. Хотя и это решение неразумно, «когда нам предстоит еще упрочить за собой плоды вчерашней победы, то есть овладеть Ривьерой генуэзской и прикрыть границы Пьемонта покорением Ниццы… Для подобного предприятия необходимы немалые силы, по обширности берега морского и свойству горной страны. Я сам, как верный слуга, конечно желаю приобрести Ривьеру генуэзскую с крайним, по возможности, сбережением людей. Важнейшей выгодой вчерашней победы считаю именно то, что она облегчит трудности предстоящего нам предприятия и сохранит много крови. Равно и все доселе одержанные мною победы и завоевание столь обширной страны тем в особенности меня радуют, что не стоили армии значительных потерь». Отвергнув указания императора как устаревшие, Суворов решил подсластить пилюлю. Похоже, он даже солгал: «Я никогда не считал возможным в эту кампанию проникнуть в Савойю и во Францию, а только имел в виду упорядочить свои завоевания и доставить армии спокойные квартиры на зиму в западных горах и в пределах Пьемонта» (Д IV. 313).
