Такие повременные записи о лично виденном или услышанном упорно продолжались книжниками русских городов и монастырей до XVIII в., а в ряде мест и позже. Объективная форма записей "без гнева и пристрастия" скрывала собственный взгляд автора на события" маскировала оценку их причин и участников в зависимости от исторической концепции" политического заказа и местных пристрастий.
На самом же деле летописцы никогда не были ни лично объективны, ни удалены от политики. Уже в древнейшем летописании столкнулись претензии на первенство между Новгородом и Киевом. По мере усиления раздробленности Руси летописцы все ярче выражали взгляд каждый из своего "стольного града". Но не утратили силу общие идеи, которые позволяли книжникам составлять разные летописи в монументальные общерусские произведения: своды.
Своды включают, помимо целых летописей и летописных статей, массу вписанных по годам литературных произведений: жития канонизированных в XI в. княгини Ольги и князя Владимира, князей Бориса и Глеба и др. русских святых, церковные (например, о начале Киево-Печерского монастыря) и светские повести (о начале Русской земли, о племени полян, о восстании 1068 г. в Киеве, об ослеплении князя Василька и др.). В текст органично вписывались документы, вроде древнейших договоров Руси с Византией, и народные сказания (о богатыре Кожемяке, белгородском киселе и пр.).
Хотя составляли своды чаще всего учёные монахи, увлекательный и остроумный рассказ был ориентирован на самого разного читателя и ещё более широкого слушателя. Маленьким княжичам Фёдору и Александру Ярославичам летописный свод, включавший исторические знания, необходимые для князей, скорее всего, читала матушка. Но и взрослые люди любили слушать чтение специальных учёных чтецов, умевших разъяснить непонятные места (для этого в Древней Руси существовали специальные руководства по разбору слов и подбору синонимов).
Читали летописные своды князья династии Рюриковичей, которых летописцы прославляли, не забывая наставлять оставить ссоры и служить Русской земле. Сочинения великих князей Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха даже вошли в летопись. Читали бояре и дружинники, зажиточные горожане и просвещённые деятели Церкви. Мы это знаем потому, что они заказывали себе списки сводов (это переписчик отмечал в рукописи), а временами сами переписывали и дополняли их. При этом Церковь воздействовала на процесс летописания не меньше светских властей.
"Слово о законе и благодати" первого русского митрополита Илариона, обращённое к великому князю Ярославу Мудрому в середине XI в., стало краеугольным камнем русского православия и национальной исторической концепции. Она соединила христианство, которое русские приняли позже многих народов, и династическую легенду якобы "призванных" князей с гордостью за Русскую землю, верой в её великую миссию.
Выступив со "Словом" в храме Софии Киевской, Иларион с помощью авторитета Священного писания обосновал идею, что для новой веры потребны новые люди: они превзойдут старые народы в служении Богу, который не зря "спас и в разум истинный привел" россиян. Предрекая русскому народу великую миссию, митрополит восславил Владимира — наследника великих князей, которые "не в худой и не в неведомой земле владычествовали, но в Русской, которая ведома и слышима во все концы земли". Не греки крестили Русь, утверждал Иларион, но славный князь Владимир, не уступающий равноапостольному императору Константину Великому. "Только от благого помысла и остроумия" принял христианство могучий князь, открыв новую страницу мировой истории, на которой русские являются "новыми людьми", избранным Богом народом.
Колокола у Софийской звонницы
Ярослав Мудрый с полным правом бросил вызов церковному господству Византии, поставив в митрополиты русского священника Илариона вместо греческих монахов, проводивших политику приобщения варваров к империи. Великий князь Ярослав в корне изменил ситуацию, когда при его поддержке Антоний Любечанин положил начало русскому монашеству.
В основанном Антонием Киево-Печерском монастыре в начале XII в. была создана Повесть временных лет — свод летописей с древности до 1110 г., ставший основой почти всех последующих сводов. Составитель Повести временных лет (до последнего времени полагали, что это был монах Нестор, написавший житие Феодосия Печерского) дополнил Начальную летопись сведениями о разных народах из славянского перевода византийской Хроники Георгия Амартола, указав место славян и русских среди потомков Ноя и описав византийский поход князей Аскольда и Дира. Славянский источник дал ему основание изложить библейские события от Сотворения мира, а перевод жития Василия Нового — сведения о походе на Царьград князя Игоря. В рассказе об одолевшем Византию Олеге Вещем монах-летописец припомнил даже предсказавшего его смерть языческого волхва.
Повесть временных лет прославила князей, совершавших лихие набеги на христианскую империю, скорбя о поражениях язычников и превознося правоту сражавшего "греков" Святослава не меньше, чем хитроумие его крещёной матери Ольги, поставившей на место заносчивого императора. Святослав, воитель за ещё языческую Русь, был с любовью описан как воплощение воинской славы: "Не посрамим земли Русские, но ляжем костьми, мертвые бо срама не имам!" — восклицает он, сражаясь хоть и в бесполезном для Руси походе, но исключительно с внешними врагами. Составитель Повести с гордостью привел заключённые в результате походов Олега и Игоря договоры Руси с Византией, изложил жития построившей единое Древнерусское государство княгини Ольги и успешно воевавшего с греками князя Владимира, только что канонизированных русским духовенством.
Взгляд на историю с позиции единого государства, разодранного князьями на части лишь через столетие после смерти святой равноапостольной княгини Ольги, породил резкое осуждение князей, вступавших в союз с иноземцами в раздиравших Русь усобицах. Уже Повесть временных лет, доработанная игуменом Киевского Выдубицкого монастыря Сильвестром в 1116 г., с огромной убедительностью (фактами страшных разорений при усобицах и блистательных побед при единстве) мотивировала призыв к князьям жить между собой в мире и вместе защищать страну от врагов так, как будто она не разделена на множество самостоятельных, даже враждебных княжеств.
Осуждение княжеской идеи, что "это моё, и это тоже моё", утверждение единства Руси во враждебном мире, странно звучало в условиях её реального разделения в феодальной Европе, когда русские князья часто ощущали себя "братьями" между собой не более, чем с половецкими ханами, польскими герцогами и венгерскими королями. Призыв лучше погибнуть, как святые Борис и Глеб, чем сразиться за власть с соперниками, выглядел и вовсе утопично.
Тем не менее, летописцы, при усилении раздробленности Руси занимавшие всё более частные политические позиции в описании современных событий, упорно хранили общее ядро русской истории, переписывая в начале своих текстов Повесть временных лет и продолжавшие ее своды. "Зачем губим Русскую землю?" — звучат вопрос в Лаврентьевской летописи (рукопись 1377 г.), включившей после Повести временных лет Владимиро-Суздальское летописание XII–XIII вв. Звучал он и в Ипатьевской летописи (XV в.), где Повесть продолжили летописи Киевская (XII в.) и Галицко-Волынская (XIII в.).
