"Однажды пришли к нему послы от папы из великого Рима с такими словами: "Папа наш так говорит: "Слышали мы, что ты князь достойный и славный и земля твоя велика. Потому и прислали к тебе из двенадцати кардиналов двух умнейших — Агалдада и Гемонта, чтобы послушал ты речи их о законе божьем"".
Князь же Александр, подумав с мудрецами своими, написал ему такой ответ: "От Адама до потопа, от потопа до разделения народов, от смешения народов до начала Авраама, от Авраама до прохождения израильтян сквозь море, от исхода сынов Израилевых до смерти Давида-царя, от начала царствования Соломона до Августа и до Христова рождества, от рождества Христова и до распятия его и воскресения, от воскресения же его и вознесения на небеса и до царствования Константинова, от начала царствования Константинова до первого собора и седьмого — обо всем этом хорошо знаем, а от вас учения не примем". Они же возвратились восвояси".
Столь же критично следует судить и о высказываниях католических авторов, свидетельствующих о якобы готовности властей Западной Руси признать власть папы. Плано дель Карпини первым написал об этом желании Даниила Галицкого, его брата Василька и даже "епископов" Галицко-Волынской Руси:
"Киевляне же, узнав о нашем прибытии, все радостно вышли нам навстречу, именно они поздравляли нас, как будто мы восстали от мертвых; так принимали нас по всей Руси, Польше и Богемии. Даниил и Василько, брат его, устроили нам большой пир и продержали нас против нашей воли дней с восемь. Тем временем они совещались между собою, с епископами и другими достойными уважения людьми о том, о чем мы говорили с ними, когда ехали к татарам, и единодушно ответили нам, говоря, что желают иметь господина папу своим преимущественным господином и отцом, а святую Римскую церковь владычицей и учительницей, причем подтвердили все то, о чем раньше сообщали по этому поводу чрез своего аббата, и послали также с нами касательно этого к Господину папе свою грамоту и послов".
Прием Александром Невским папских послов. Художник Г.И. Семирадский
Неизвестно, насколько Плано дель Карпини, а затем Альберт Зуербеер преувеличивали слова галицких князей, и насколько те были серьёзны, делая авансы католикам. Очевидно, многомудрый князь Даниил Романович всерьёз хотел использовать влияние папы для того, чтобы получить реальную военную помощь в своей борьбе с татарами. Но его образ несгибаемого борца против татар несколько тускнеет при ближайшем рассмотрении.
В 1246 г., когда он тайно (абсолютно незаметно для всех русских летописцев, записывавших поездки в Орду даже не очень видных князей) ездил к Батыю, его брат Василёк недаром усердно, на протяжении нескольких дней поил Карпини и его людей. Те должны были или дать Даниилу компромат на Михаила Черниговского, или сами оговорить его перед ханом. Историки, кстати, так и спорят: люди Михаила или Даниила ездили на Лионский собор? Судя по тому, что казнён был Михаил, галицко-волынским князьям удалось добиться своих целей. Их главный и старейший соперник в борьбе за Западную Русь ушёл в небытие.
Но можно ли бросать столь тяжкое обвинение Даниилу Галицкому лишь потому, что с ним теснейшим образом общался в 1246 г. в Сарай-Бату и затем на обратном пути в Лион папский посланник Карпини? Увы, Галицкая летопись (в составе Ипатьевской летописи) подтверждает это обвинение вполне определённо. Пытаясь защитить своего излюбленного князя, летописец не только описал его визит в Орду в 1250 г. как первый, но и с излишним усердием подчеркнул отвращение, которое якобы питал к татарским обычаям князь Даниил. В летописи этот рассказ — целая эпопея, апофеоз правой веры, противостоящей язычеству (как будто вполне православные русские князья давно это всё не прошли). И всё это — для того, чтобы "отмазать" Даниила от реальной трагедии Михаила, показать, что он "не бывал", "не знаком" и "никаким духом не причастен" к событиям 1246 г.
Получив, после нескольких лет не слишком явного неповиновения татарам, требование Батыя: "Дай Галич!", — Даниил, рассказывает летописец, "был в печали великой, потому что не укрепил землю, её города. И, обдумав с братом своим (Васильком. — Авт.), и поехал к Батыю, сказав: "Не отдам половину отчины своей, но еду к Батыю сам". Отправился же на праздник святого Дмитрия, помолившись Богу, и пришёл к Киеву — держал тогда Киев (великий князь) Ярослав боярином своим Дмитром Ейковичем — и придя в монастырь архистратига Михаила, называемый Выдобич (Выдубицкий. — Авт.), и созвал паломников и монашеский чин, и сказал игумену и всей братии, да сотворят молитву о нём — и сотворили — да от Бога милость получит. И было так. И преклонившись перед архистратигом Михаилом, вышел из монастыря в ладье, видя беду страшную и грозную, и пришёл к Переяславлю.
И встретил татар, оттуда же поехал к Куремсе (военачальнику, орда которого кочевала в окрестных степях. — Авт.), и видел, что нет в них добра. От того начал болью скорбеть душою, видя обладаемые дьяволом скверные и колдовские бляденья, и Чингисхановы мечтания, скверные его кроволитья, многие его волхования. Приходящих царей, и князей, и вельмож Солнцу, и Луне, и Земле, дьяволу и умершим в Аду отцам их, и дедам, и матерям, водя около костра, (заставляли) поклоняться им. И скверную прелесть их слыша, очень начал скорбеть".
Все эти ужасы, как легко догадаться, означали всего лишь прохождение князем карантина и очищения огнём в орде Куремсы, а также разговоры о татарских обычаях, которые следует соблюдать в Сарай-Бату.
"Оттуда же, — продолжает летописец, — князь Даниил пришёл к Батыю на Волгу, желая ему поклониться. Пришедший же человек Ярослава Сонгур сказал ему: брат твой Ярослав кланялся кусту, и тебе кланяться! И сказал ему (князь Даниил): дьявол говорит из уст ваших! Бог да заградит уста твои, и не слышно будет слово твоё!
В тот час позван был Батыем, избавлен Богом от злого их бешения и колдовства, и поклонился по обычаю их, и вошёл в шатёр его.
(Батый) сказал ему: Данило, почему давно не приходил? А теперь пришёл, и это хорошо. Пьёшь ли чёрное молоко, наше питьё, кобылий кумыс?
(Даниил) ответил: доселе не пил, ныне же ты велишь — пью!
(Батый) же сказал: Ты уже наш, татарин, пей наше питьё.
(Даниил) же, выпив, поклонился по обычаю их, произнёс речь свою, (и) сказал: иду поклониться великой княгине Боракчиновне (Боракчин-хатун, единственной жене Бату-хана. — Aвт.).
(Батый) сказал: иди, поклонись по обычаю, — и прислал вина в юрту, и сказал: не привыкли пить молока — пей вино!
О, — восклицает летописец, — злее зла честь татарская! Даниил Романович, бывший князем великим, обладавший Русской землёю, Киевом, и Владимиром (Волынским. — Авт.), и Галичем, с братом своим и иными странами, ныне сидит на коленях и холопом называется. (От него) дани хотят, (он) живота не чает, и грозы приходят.
О, злая честь татарская! Его отец был царём в Русской земле, покорил Половецкую землю и воевал на иные страны все. Сын же такой не приял чести, а иной кто может принять? Злобе их и лести нет конца. Ярослава великого князя Суздальского ядом уморили. Михаил князь Черниговский, не поклонившийся кусту, с его боярином Фёдором ножом закланы были… и многие другие князья и бояре убиты были.
