Едва наступил рассвет, Северина была уже на ногах.
— Мне нужно идти, — сказала она.
В первый момент Марсель отреагировал, как подсказали ему вернувшиеся за ночь его обычные инстинкты.
— Ты что, смеешься? — с угрозой в голосе спросил он.
— Нужно, — повторила Северина.
Он почувствовал, что, как и в тот день, когда она вырвала у него ремень, молодую женщину поддерживает какая-то неведомая и неодолимая сила.
— Ладно, — недовольно проворчал он, — я провожу тебя.
— Нет.
И опять непреклонный взгляд существа, защищающего свою жизнь, заставил Марселя уступить. Он довел Северину до такси и позволил ей уехать. Пока были видны фонари автомобиля, он словно зачарованный смотрел ей вслед. Потом грубо выругался и пошел за советом к Ипполиту.
Только у себя в постели Северина смогла наконец подумать о том, что бы произошло, если бы у Ипполита реакция оказалась не такой быстрой или если рябой коротышка все-таки выстрелил бы. И вот тут она задрожала, словно от приступа лихорадки.
Пьер вернулся из поездки несколько часов спустя с осунувшимся от усталости лицом.
— Не оставляй меня одну, — умоляющим голосом попросила Северина. — Я не могу жить без тебя.
Марсель не появлялся на улице Вирен несколько дней. Северина не беспокоилась — она больше ничего от него не ждала. Когда она увидела его вновь, он сразу же сказал ей:
— Сегодня вечером куда-нибудь сходим.
Она отказалась, теперь уже совершенно спокойно. У нее было такое ощущение, словно она находится рядом с чужим и при этом безобидным человеком. Марсель, впрочем, не стал бушевать. Он спросил ее почти нежно:
— Можешь ты мне сказать, почему не хочешь?
— Всем же известно, что я не свободна.
— Так стань свободной. Даю тебе слово мужчины, что у тебя будет все, что тебе нужно.
— Невозможно, — ответила Северина.
— Значит, ты любишь его? Северина промолчала.
— Ладно, — прошептал Марсель и вышел.
Ей казалось, что она окончательно укротила его. И все же, покидая дом госпожи Анаис, она обернулась несколько раз, чтобы убедиться, что ни Марсель, ни Ипполит за ней не следят. Не заметив ничего подозрительного, она вернулась домой.
В тот же вечер Ипполит и Марсель сидели в баре на площади Бланш и молча пили. К ним подошел какой-то невзрачный юноша.
— Я знаю все, господин Ипполит, — объявил он почтительным голосом. — Я проник туда под видом электрика.
И он сообщил адрес, этаж и настоящее имя Дневной Красавицы.
Ипполит отпустил своего шпиона и сказал Марселю:
— Ну вот теперь иди туда, когда тебе будет угодно, и делай, что захочешь.
Если бы он знал, какую недобрую службу сослужит его хитрость единственному дорогому ему в этом мире человеку, Ипполит, который в общем-то не был кровожадным, убил бы невзрачного молодого человека, явившегося доложить ему о результатах своей слежки, еще раньше, чем тот начал говорить.
VIII
В порядочности ли тут было дело или в каком-то более сложном чувстве, против которого он тщетно пытался бороться? Так или иначе, но в течение нескольких дней Марсель не решался воспользоваться оружием, которое у него было против Северины. А между тем, пока он колебался, к Северине подкралась еще одна тень.
Как-то раз в четверг около четырех часов пополудни (все эти детали глубоко запечатлелись в памяти Северины) госпожа Анаис собрала своих пансионерок и предупредила:
— Постарайтесь выглядеть получше. Это очень приличный господин. Он хочет, чтобы присутствовали все трое.
У Северины, шедшей за своими подружками, не возникло никакого предчувствия. Расправив свои красивые плечи, она вошла спокойным шагом в большую комнату. У окна стоял мужчина. Видна была лишь его спина. Однако вид этой узкой, костистой спины заставил Северину попятиться назад. Еще секунда, и она распахнула бы дверь, чтобы убежать, спрятаться где-нибудь в надежном месте. И тогда госпожа Анаис никогда бы больше ее не увидела. Но Северина не успела этого сделать. Новый клиент улицы Вирен круто обернулся, и Северина, мгновенно ослабевшая, осталась стоять, не в силах ни сдвинуться с места, ни дать выход ужасному стону, вдруг наполнившему все ее существо.
Выцветшие узкие глаза Анри Юссона остановились на ней. Этот взгляд длился лишь одно мгновение, но у Северины возникло ощущение, словно она попалась в сети, откуда уже никакая сила не поможет ей высвободиться. Какой же легкой была чудовищная масса Ипполита по сравнению с быстро скользящим острием этого взгляда!
— Здравствуйте, уважаемые дамы, садитесь, прошу вас, — сказал Юссон.
— Какой милый, правда же, Матильда? — воскликнула Шарлотта.
Звук этих слившихся воедино двух голосов, столкновение двух ее жизней окончательно подкосили Северину. Она безвольно опустилась, как бы соскользнула, на стул, сцепила пальцы, словно пытаясь удержать застывшими в смертельной судороге ладонями те малые частицы рассудка и жизни, которые у нее еще оставались.
— Вы не хотите, сударь, чего-нибудь выпить? — спросила госпожа Анаис.
— Разумеется… Все, чего пожелают эти дамы… А как, кстати, их зовут? О, замечательно, мадемуазель Шарлотта, мадемуазель Матильда и… Дневная Красавица? Дневная Красавица… Звучит оригинально и свежо.
Он стал использовать неисчерпаемые музыкальные ресурсы своего голоса, свое не оставляющее в покое ни одной нервной клетки обаяние. Руки Северины расцепились и безвольными соломенными жгутами повисли вдоль тела.
Появились напитки. Шарлотта пожелала сесть к Юссону на колени. Тот любезно уклонился.
— Попозже, мадемуазель, — сказал он. — Пока я хочу просто насладиться вашим обществом и беседой с вами.
Он говорил о тысяче самых незначительных вещей, но при этом не было в его речи ни одного выражения, в котором не чувствовалось бы тонкого расчета: с каждым словом фразы его становились все более хлесткими и каждая отрывала у Северины кусочек души. Она не испытывала ни страха, ни стыда, а только недомогание, более неприятное, чем любое из поддающихся определению ощущений. С безошибочным чутьем хорошего психолога он провоцировал Шарлотту на двусмысленные ответы и грубые приступы смеха. Он растянул эту эффектную игру на целый час, на протяжении которого почти даже и не смотрел в сторону Северины. Но когда смотрел, веки его начинали слегка вибрировать, и Северина с ужасом догадывалась, как много в этих слабых подергиваниях таится сладострастия.
«Как далеко способен он пойти ради удовлетворения этого сладострастия?» — думала она, вполне отдавая себе отчет, в какие укрытые от света теснины заводит погоня за этим божеством.
Однако Юссон заплатил за напитки, положил несколько банкнот на камин и сказал:
