Но Гудериан не хотел сдаваться. Даже в первых числах марта он все еще пытался, используя тщательно выверенные выкладки службы Гелена, касавшиеся количественных оценок и дислокации сил противника, побудить Гитлера отказаться от своих планов на юге. Все эти усилия способствовали лишь тому, что оба они — и Гудериан, и Гелен — все больше впадали у Гитлера в немилость. Был и такой случай: Гелен во время очередного доклада у Гитлера вновь представил абсолютно достоверные сведения, подготовленные специалистами высочайшего уровня, относительно стратегических замыслов советского командования и мест концентрации ударных частей русских. Выслушав, Гитлер в сильнейшем раздражении и тоном, не допускающим возражений, заявил: «Я категорически отвергаю эти негодные предложения. Только истинный гений в состоянии предугадать намерения противника и сделать нужные выводы. И никакой гений не станет обращать внимание на разные мелочи».
Отношения ухудшились до такой степени, что всякий раз, когда Гудериан или Гелен упоминали какую-нибудь неудачу или неприятный факт, Гитлер обвинял их в «одностороннем и предвзятом освещении» событий; при этом он любил повторять, что, планируя военные операции, руководствуется неизменно собственной интуицией и присущим ему вдохновением, свободным от постороннего влияния. И все-таки было немало примеров, когда интуиция подводила Гитлера — не помогала ему сохранять доминирующее положение и настоять на своем. Например, такое случилось однажды в моем присутствии 12 марта 1945 г.; тогда мне вновь пришлось сопровождать Гудериана на очередное рабочее совещание у Гитлера.
Оно началось, как всегда, в имперской канцелярии ровно в 16.00. После докладов представителей сухопутных войск, военно-воздушных и военно-морских сил об обстановке на западе и на востоке, все участники совещания покинули помещение, за исключением Бормана и Гудериана, которых Гитлер попросил остаться. Гудериан, в свою очередь, задержал и меня, так как я имел при себе все документы по Восточному фронту. Фюрер ожидал также генерала танковых войск Дитриха фон Заукена, только что назначенного Гитлером командующим 2-й армией, сражающейся в районе Данцига, Гдыни и дельты Вислы. Армия была полностью отрезана от остальной Германии, всецело полагалась на собственные ресурсы и сохраняла весьма призрачную связь с 4-й армией, обороняющейся в Восточной Пруссии.
В 1939 г. Заукен участвовал в Польской кампании, командовал кавалерийским полком. Позднее сменил лошадь на танк и возглавил одну из лучших танковых частей вермахта. Воевал на Восточном фронте. Особенно проявил себя в январе — феврале 1945 г., когда сумел вывести свой танковый корпус из окружения, пробившись к Одеру у Штейнау, затем переправился через реку и соединился с основными немецкими войсками. Награжден Рыцарским Железным крестом с дубовыми листьями и мечами.
Мы ждали недолго, вскоре Гюнше, адъютант Гитлера, объявил о прибытии фон Заукена. Мы стояли рядом с Гитлером, сидевшим у стола с разложенными картами. И вот вошел танковый генерал, стройный, элегантный, левая рука небрежно опиралась на эфес кавалерийской сабли, в глазу монокль. Приветствуя присутствовавших, он взял под козырек и затем слегка склонил голову. Таким образом фон Заукен совершил сразу три «тяжких преступления»: он приветствовал не по-нацистски, как того требовал строгий этикет, то есть вытянув руку вверх и произнося «хайль Гитлер»; он не сдал оружия, перед тем как войти в рабочий кабинет фюрера, и, отдавая честь, взирал на него через монокль. Я смотрел попеременно на Гитлера и фон Заукена, уверенный, что вот-вот произойдет что-то ужасное. Гудериан и Борман тоже стояли не шелохнувшись, будто окаменев. Но ничего не случилось, вообще ничего. Гитлер лишь попросил Гудериана проинформировать фон Заукена о военной обстановке в Восточной Пруссии и в районе Данцига, где генералу предстояло принять командование над 2-й армией. Когда Гудериан окончил, заговорил Гитлер. Кое в чем поправив Гудериана, он затем обрисовал основные стоявшие перед 2-й армией задачи, которые фон Заукену придется решать.
Стоя рядом с сидящим у стола с картами Гитлером, фон Заукен молча выслушал его и Гудериана. После короткой паузы, будто переводя дыхание, Гитлер возобновил инструктаж и при этом особо подчеркнул, что во время армейских операций вокруг и в самом Данцинге компетенции фон Заукена распространяются только на вопросы, непосредственно связанные с ведением боевых действий, верховная же власть принадлежит местному гауляйтеру Альберту Фросту, в подчинении которого находятся и расположенные на подвластной ему территории войсковые части. Гитлер замолчал и уставился на фон Заукена, как бы приглашая его высказать свое мнение. Ничуть не смутившись под пристальным взглядом и не вынимая монокля, фон Заукен с решительным видом хлопнул ладонью по мраморной поверхности стола и заявил: «Я не собираюсь, господин Гитлер, подчиняться какому-то гауляйтеру!» Можно было услышать, как летит муха. Мне даже показалось, что от этих слов генерала Гитлер как-то съежился, поник и еще больше сгорбился.
Первым нарушил затянувшееся молчание Гудериан. Дружеским тоном призвавший фон Заукена проявить понимание. К нему присоединился и Борман. Но генерал упрямо повторил: «Я не буду ему подчиняться». Гудериан и Борман не знали, что еще сказать. Наступившая затем повторная пауза, казалось, никогда не кончится. Но вот, наконец, заговорил Гитлер. Тихо, без всякого выражения, он произнес: «Хорошо, фон Заукен, пусть будет по-вашему». После обмена несколькими ничего не значившими репликами Гитлер, не подавая руки, отпустил генерала, и фон Заукен, выходя, едва кивнул.
В последние недели перед катастрофой Гитлер утратил не только былую настойчивость в достижении своих целей, но также прежнюю решительность и большую часть умственной энергии. Быть может, он не выдержал, как и многие, ужасного нервного напряжения, или дало себя знать регулярное употребление медикаментов. Во всяком случае, налицо были явные признаки не только физической, но и умственной деградации. Стала сильнее трястись голова и левая часть тела, явственнее дрожать левая рука, и особенно ладонь, движения сделались менее плавными и скоординированными, увеличилась сутулость. Во время ходьбы Гитлер уже придерживал правой рукой левую, чтобы скрыть от посторонних непроизвольную дрожь; с этой же целью он, когда сидел, непременно клал правую ногу на левую. Бросались в глаза его возросшая неуверенность при принятии решений, не свойственные ему прежде колебания. В начале марта, например, возникла необходимость кратчайшим путем перебросить 22 танка в помощь немецким войскам, сражавшимся в Рейнской области. Учитывая подавляющее превосходство союзников в воздухе и повсеместное разрушение железнодорожного транспорта, на доставку боевых машин к месту назначения требовались уже не часы, а дни. Сначала Гитлер приказал направить танки в район города Пирмазенс, потом, с резким ухудшением обстановки на Мозеле, он распорядился повернуть их к Триру. Когда же стало ясно, что танки не смогут прибыть туда вовремя, Гитлер решил послать их в Кобленц. Потом он столько раз менял маршруты и пункты назначения несчастных танков, что в конце концов никто уже не мог сказать определенно, где они действительно находятся. В результате этим танкам так и не удалось добраться до линии фронта, и они, так и не побывав в бою, новехонькими попали в руки американцев.
