Уже той же ночью Барандон передал содержание разговора с Гудерианом рейхсминистру иностранных дел Риббентропу. Но эта частная инициатива не нашла отклика в кабинетах почтенного ведомства. Руководство министерства не было готово поставить перед Гитлером вопрос о заключении между воюющими сторонами временного перемирия, не говоря уже о полной и безоговорочной капитуляции перед западными державами. Через два дня Гудериан вновь обратился в это министерство, еще настойчивее требуя немедленно без посредников и напрямую начать переговоры о перемирии с западными союзниками. И опять безрезультатно.
О содержании разговоров между Гудерианом и министерством иностранных дел Гитлеру стало известно в тот же день из докладной записки посла Вальтера Хевеля, постоянного представителя этого министерства в ставке фюрера. На состоявшемся вечером очередном рабочем совещании Гитлер в резкой форме напомнил о своем приказе № 1, изданном в 1939 г. перед началом войны, строго-настрого запрещающем кому бы то ни было передавать любую информацию, относящуюся к сфере его служебной деятельности, представителям Другого ведомства. Затем Гитлер подчеркнуто добавил: «Если начальник Генерального штаба информирует сотрудников министерства иностранных дел о ситуации на востоке с целью заручиться их поддержкой идеи перемирия, то он тем самым совершает государственную измену».
Позднее Гудериан неоднократно пытался вмешаться в решение политических вопросов, надеясь все-таки убедить руководство Третьего рейха принять его предложение о немедленном перемирии с Западом. В середине марта 1945 г. Гудериан из передачи радиостанции нейтрального государства узнал о поисках путей к достижению мира, предпринимаемых неким доктором Хессе в Стокгольме. И снова посредником между Гудерианом и министерством иностранных дел выступил доктор Барандон. Но и на этот раз из разговора на Вильгельмштрассе, на который я сопровождал генерал-полковника, ничего не вышло.
Как поняли наконец Гудериан и Барандон, добиваться перемирия, рассчитывая на содействие внешнеполитического ведомства, не имело смысла; по-видимому, на данном этапе войны нужно было искать другие подходы. Кроме того, по мере затягивания военных действий, прежде всего на востоке, дипломаты утрачивали свое влияние на фюрера и уже не пользовались у него прежним авторитетом. Особенно ярко это нашло свое выражение в политическом завещании Гитлера.
Гудериан по-прежнему не отступал, но теперь он уже старался действовать через Гиммлера и Геринга. На другой день после неудачного похода на Вильгельмштрассе он отправился в Пренцлау, в штаб группы армий «Висла», которой командовал Гиммлер, чтобы убедить его подать прошение об отставке с этой должности. Гиммлер, судя по всему, откликнулся на просьбу Гудериана с радостью, вероятно, потому, что, во-первых, правильно оценивал свои способности в качестве командующего мощной боевой группировкой, а во-вторых, потому, что таким путем обретал прежнюю свободу действий. Его заменил генерал-полковник Хейнрици, до того командовавший армией в Словакии. На этой встрече в Пренцлау Гудериан говорил с Гиммлером и о необходимости быстрейшего заключения перемирия. Вскоре после этого разговора, 21 марта, оба вновь встретились в имперской канцелярии, и Гудериан буквально умолял Гиммлера срочно уделить внимание проблеме. Соглашаясь с доводами начальника Генерального штаба, Гиммлер наотрез отказался поддержать его у фюрера, так как, не без основания, опасался, что Гитлер прикажет его расстрелять, если он только осмелится заикнуться о подобном предложении.
И снова Гитлер узнал об этом разговоре в тот же день и на вечернем совещании 21 марта посоветовал Гудериану тоном, не допускающим возражений, взять отпуск и отправиться в какую-нибудь хорошую клинику полечиться в связи с непрекращающимися «жалобами на сердце». Гудериан, однако, не сразу последовал совету фюрера, так как его предполагаемый преемник, генерал Кребс, еще не оправился от ранения.
Понимая, что остается все меньше времени для маневра, Гудериан и Барандон решают обратиться к Герингу. Поговорить с ним вызвался знакомый с делом Гиммлер. Беседа, длившаяся свыше четырех часов, состоялась во дворце Каринхолл, личной резиденции Геринга. Рейхсмаршал авиации безоговорочно признал настоятельную необходимость немедленных переговоров о перемирии, но, как и другие, категорически отказался даже затрагивать эту тему с Гитлером. Геринг тоже не сомневался, что Гитлер просто прогонит его или, чего доброго, быть может, даже посадит в тюрьму. Таким образом, все старания Гудериана, невзирая на личную опасность, поскорее прекратить кровопролитную и губительную для Германии войну, хотя бы против западных союзников, закончились безрезультатно. Приближался и конец его активного участия в боевых действиях.
Обойдя Кюстрин с севера и юга, русские в ходе зимнего наступления создали западнее этого города, на противоположном берегу Одера, небольшой плацдарм, а 13 марта сдался русским и сам город, объявленный накануне Гитлером «крепостью» и оборонявшийся войсками под руководством генерал-лейтенанта войск СС Рейнефарта. По настоянию начальника ОКВ 9-я общевойсковая армия под командованием генерала Буссе 23 и 24 марта предприняла попытку ликвидировать плацдарм или, по крайней мере, восстановить связь с Кюстрином. Для выполнения этой задачи в распоряжении генерала Буссе были только 20-я и 25-я моторизованные дивизии. Но поскольку русские сосредоточили на плацдарме огромное количество войск и, главным образом, артиллерии, а немецких сил оказалось недостаточно, добиться успеха не удалось. Из-за чрезвычайно плотного артиллерийского огня обе дивизии понесли тяжелые потери.
Тогда Гудериан выделил Буссе дополнительно еще две дивизии и приказал возобновить усилия. 27 марта 20-я и 25-я дивизии вместе с приданными двумя дивизиями СС («Мюнхеберг» и «Гвардия фюрера») вновь внезапно атаковали советские части, оборонявшие плацдарм, и даже продвинулись на 3 километра, затем наступление захлебнулось ввиду больших потерь с нашей стороны. Для ликвидации плацдарма и освобождения Кюстрина просто не хватило сил. О неудаче под Кюстрином Гудериану доложил в полдень 27 марта командующий группой армий «Висла» генерал-полковник Хейнрици. Я хорошо помню, как расстроен был Гудериан, получив это сообщение: он очень верил, что мы еще в состоянии добиться хотя бы местного успеха. Все солдаты и офицеры сражались отменно, но что они могли поделать, если противник намного превосходил нас в количественном отношении? Верный своим принципам, Гудериан без промедления, в тот же день, информировал Гитлера о ситуации с плацдармом на ближайшем совещании в имперской канцелярии. Выслушав Гудериана, фюрер пришел в ярость и обрушился на Буссе и его солдат с совершенно несправедливыми упреками и незаслуженной бранью; его реакция свидетельствовала о полной утрате всякого чувства реального. Окончив бурно выражать свое неудовольствие, Гитлер приказал Гудериану явиться к нему 28 марта в 14.00 вместе с генералом Буссе для подробного отчета о ходе сражения. Вечером 27 марта Гудериан направил Гитлеру письмо с детальным описанием подготовки и осуществления Кюстринской операции. Он представил фюреру точные данные относительно соотношения сил наступавших немецких частей и оборонявшихся советских войск, упомянув наши колоссальные потери в личном составе и технике. В заключение Гудериан в резких выражениях отверг как несправедливые обвинения Гитлера, выдвинутые против генерала Буссе на дневном совещании.
