— Так всегда, — вздохнул Диего. — Стоит зонду попасть в тупик — и конец! Сверхоборотень его уничтожает.
Исследователи в это время посылали второй автомат. Снова блестящая капля поползла по черной спине исполина. Через минуту приборы отметили резкое убывание магнитного поля — зонд набрел на «слепое пятно». Световой укол и — автомат-разведчик падает в серый тоннель, ничем не отличающийся от первого. Но скоро выясняется, что на этот раз его информационный путь богаче.
Сначала виом отразил обширную пещеру, всю обросшую колышущимися занавесками вуалей. Из-за этих занавесей выплыл серый человек, как торпеда ринулся на земной аппарат, раздался глухой удар. Зонд содрогнулся, изображение покрылось цветными пятнами.
Диего присвистнул.
— Таран! Ну и ну!..
Зонд поплыл дальше. Одна из видеокамер отыскала безвольное тело серого человека и передала увеличенное изображение. Серый урод не двигался, до жути человеческим жестом раскинув длинные руки.
— Может, это его жилище? — сказал Грехов.
— Может быть. Гадание не поможет.
Короткий, теперь уже заполненный синим светом коридор вывел зонд в бесформенный синий зал. Стены зала поросли сотнями плоских перепонок, пересекающихся самым причудливым образом. Все это напомнило Грехову плантации, и он поделился мыслью с Диего.
— Грибы? — развеселился тот. — То, что ты видишь — кладовая памяти оборотня. Каждый раз, когда зонд проникает в такую «грибницу», оборотень выдает нам каскад картин. О, видишь, зашевелились?
Внизу у пультов среди ученых началось оживление.
Зонд осторожно двинулся вперед, приблизился к стене, густо усеянной перепонками, — теперь Грехов увидел, что среда, в которой двигался аппарат, является какой-то прозрачной жидкостью. Из тела зонда выдвинулась лапа манипулятора, коснулась одной из перепонок, и в следующий миг произошла быстрая смена изображений в виомах: правый погас, сигнализируя, что зонд прекратил существование, а левый, на котором только что был виден купол сверхоборотня, взорвался фейерверком красок.
Верчение ярких радуг скоро замедлилось, буйство цветных вспышек прекратилось, и людям предстала удивительная картина!
Кошмарные существа над жутким ландшафтом — вот что увидел Грехов, жадно разглядывая пейзаж. На переднем плане созданной сверхоборотнем панорамы возносились в небо пушистые полупрозрачные стрелы, поддерживаемые гнутыми серебристыми перепонками. Тонкие золотые «канаты» во всех направлениях пересекали пространство между перепонками, пронизывали «стрелы», сплетались в узлы, веера и у самой «земли» создавали впечатление непроходимой чащи. За «стрелами» шел пологий склон холма, на котором вспыхивали разноцветными языками пламени облачка какой-то меняющей густоту субстанции. На самом холме громоздились угрюмые черные кубы, пирамиды, конусы, и оттуда время от времени проглядывали жуткие, выразительные морды с блюдцеобразными светящимися глазами. А над всем этим неземным кошмаром торчали на длинных суставчатых лапах брюхастые паучьи тела! Многометровые черные мешки на длиннейших ногах, похожие на пауков, — других земных аналогий Грехов не нашел. Лишь спустя несколько минут он начал различать детали: странного вида кусты синего цвета, плавающие шапки белого, как кипень, пуха, изогнутые коричневые конструкции, похожие на засохшие ветви мертвого леса или ржавые поваленные фермы. Главным во всей картине были безусловно «пауки» и высверкивающие из геометрического мрака блюдцеобразные глаза. Серебристые «стрелы» и «канаты» явно относились к растительному миру. И все, на что ни обращал бы взгляд Грехов, все четко укладывалось в рамки какой-то неслыханной гармонии, опирающейся на логику и мироощущение чуждые тому, с чем приходилось сталкиваться людям прежде.
Снова Грехов и Диего почувствовали знакомый тяжелый взгляд, возбуждающий ощущение чьего-то незримого, но грозного присутствия. Картина чужого мира была вызывающе яркой и зловещей, все в ней было чуждо человеческому восприятию: формы, пропорции, движение; все, казалось, имело скрытый и ужасный смысл. И когда люди пресытились феерическим зрелищем — сверхоборотень крутнул свой обычный калейдоскоп. Пронеслись один за другим в немыслимом темпе пейзажи иных миров, звездных систем, галактик, непонятные сооружения, невиданные существа, и снова черный эллипсоид одиноко высился в центре полигона, угрюмый и неподвижный, словно не он только что претерпел удивительную множественную трансформацию, последовательно превращаясь в то, чему был свидетелем миллионы лет назад.
— Полнейший уход от всего человеческого! — пробормотал Диего, покосившись на Грехова. — Смело могу сказать, что такой картины мы еще не наблюдали. Что-то невероятное… интересно, как оценят ее ученые мужи?
— Уж не обиталище ли Конструктора показал нам сверхоборотень? А «пауки» — не его ли предки?
— Ты думаешь, оборотень показал палеопейзаж своей родины? Любопытно. Поделись своей догадкой с Сергиенко. Кстати, ты заметил? — изменился цвет оболочки оборотня. Теперь он темно-серый, а не черный, и оброс снизу каким-то белым пухом.
— Ну и что? Это еще раз доказывает, что внутри оборотня идет скрытая от нас перестройка организма. Спора Конструктора пробуждается от спячки. Интересно, когда она созреет?
— По расчетам, с теперешними темпами изменений Конструктор вылупится лет через двадцать. А по моим… — Диего кинул последний взгляд на виом и направился к выходу из зала, — по моим гораздо раньше. И будем ли мы готовы к этому — не знаю.
Над спящим вулканом
Тихое ночное небо Марса казалось бездонной пропастью, в которой навеки умер солнечный свет, раздробившись на мириады осколков-звезд. Грехов стоял на вершине крутого вулканического конуса, запрокинув голову, и мог бы простоять так еще долго, впитывая всем телом непреходящую красоту звездного города, если бы не раздавшийся в наушниках голос Диего:
— Ау, Габриэль, где ты?
— Здесь, — с опозданием ответил Грехов, с трудом отрываясь от влекущей бездны. «Становлюсь сентиментальным, — с досадой подумал он. — Не хватало, чтобы Диего поймал меня за столь бессмысленным, с его точки зрения, занятием».
— Я над кратером, — добавил он. — Надень инфраоптику и увидишь.
Надвинув очки. Грехов окунулся в призрачный мир алых, багровых, вишневых красок, сотен оттенков коричневого цвета. Теперь было заметно, что дно неглубокого кратера разогрето больше, чем остальной конус вулкана, об этом говорило пурпурное озерцо света в его центре.
Через несколько минут рядом возникла багрово светящаяся фигура пограничника.
— Еле нашел… Мне сказали, что ты совершаешь вечерний моцион, и я удивился. Раньше за тобой любви к одиноким прогулкам не замечалось.
— Все течет, все изменяется, — меланхолически сказал Грехов.
