Что ж, кто складывал легенды про Милорадовича, а кто — про себя, любимого… Кстати, сам Михаил Андреевич был гораздо более сдержан.
«Генерал Милорадович рапортом своим от 26 октября доносит, что он, преследуя неприятеля, ретировавшегося к Дорогобужу, не позволил ему построить другого моста при переправе чрез реку Осьму, отчего неприятель много потопил людей, бросил в воду орудия и оставил множество обозов. Настигнув же неприятеля у города, генерал Милорадович имел сражение, которое продолжалось два часа, и, наконец, несмотря на выгоднейшее положение со стороны неприятеля, войска наши принудили его оставить город; причем отбиты 4 пушки, в плен взяты один офицер и до 600 нижних чинов»
[1235].
Одержав очередную победу, русские войска продолжали преследование.
«Двигаться дальше невозможно — так трудна дорога. В два дня мы потеряли 1200 лошадей, на которых держались все наши надежды. Казаки идут то впереди нас, то за нами следуют, и мы больше не можем посылать ни отрядов, ни фуражировщиков, так как у нас осталось лишь небольшое количество всадников. Пушки перекликаются на ходу, и в этом плачевном обмене выстрелами мы теряем значительно больше, так как неприятельская артиллерия на легких санках и двигается свободно, запряженная хорошими лошадьми, кованными железом»
[1236].
Французская армия откровенно деградировала.
«У генерала Ж… не оставалось больше никого в бригаде; он потерял также своих лошадей, изо всего его багажа у него осталась только большая кастрюля, которая сослужила ему такую службу, какую не могло бы выполнить все золото в мире. Он бережно охранял ее и носил постоянно с собой. Обладавшего этой скромной, но драгоценной утварью приглашали наперерыв те, у кого не в чем было сварить себе пищу; хозяина такого сокровища сажали на лучшее место, у огня, давали ему добрую часть содержимого в кастрюле, а на следующее утро возвращали ему ее, хорошо вычищенной; бравый генерал вскидывал ее себе на плечо и продолжал свой путь без заботы об ужине и ночлеге»
[1237].
Можно ли представить кого-то из наших бригадных командиров — например Тучкова 4-го — с кастрюлей, поверх генеральского эполета?
Покидая Москву, Наполеон не собирался уходить из России — вновь, как и по дороге на восток, он рассчитывал остановиться в Смоленске.
«Мы только и поддерживались надеждой найти в Смоленске, по прибытии туда, жизненные припасы и несколько часов отдыха. Офицеры и солдаты радовались каждому шагу, приближавшему их к нему…»
[1238] «Мы стремились к Смоленску, где надеялись найти множество запасов. Каково же было наше разочарование, когда мы, придя в этот злополучный город, увидели, что он почти разрушен, покинут жителями, переполнен толпами голодных солдат, продовольственные магазины пусты»
[1239].
«Был дан приказ о выступлении. Около четырех часов пополудни мы покинули Смоленск, после того как по приказу свыше подожгли дома, которые были заняты нами, дабы закончить разрушение города. Час спустя послышался ужасный взрыв: крепость взлетела на воздух»
[1240].
Через полтора года русская армия — сотни тысяч недавних крепостных мужиков, казаков, «инородцев» — придет на землю Франции и покажет, как должна вести себя на завоеванной территории цивилизованная нация…
«Французская армия в Смоленске растаяла до 45 тысяч человек»
[1241].
Фельдмаршал Кутузов не стал приближаться к Смоленску и, следуя все тем же курсом «параллельного преследования», обошел его с юга.
«Его светлость, не имея другого известия о вверенном вам авангарде, как от 27 октября, где упоминается, что ваше высокопревосходительство прибудете 29-го в Ляхово, вследствие чего и была послана диспозиция к вашему высокопревосходительству, но возвратившийся офицер донес, что не нашел вверенного вам авангарда в Ляхове. Сие немало беспокоит его светлость, почему и приказал вам доложить, чтобы ваше высокопревосходительство остановились и известили бы его о расположении 4-го и 2-го корпусов и 2-го и 4-го кавалерийских корпусов. Впрочем, из прилагаемого при сем плана дислокации на сей день армии ваше высокопревосходительство усмотреть можете, что 8-й корпус на Ельнинской, 7-й на Рославльской, первый кавалерийский на обеих сих дорогах. Сей авангард, состоящий из 7-го и 8-го корпусов и 1-го кавалерийского при 2-х казачьих полках, по повелению его светлости поручается вам в команду. Корпуса же 2-й, 4-й пехотные и 2-й и 4-й кавалерийские на время поступают к армии»
[1242].
Приказ звучит удивительно, однако вполне созвучен утверждениям, что посыльным приходилось отыскивать Милорадовича «по целым ночам».
* * *
Русская армия двигалась в сторону уездного города Красного, расположенного по дороге на Оршу, между двумя притоками Днепра, речками Свиная и Лосминка. В начале августа противники уже дрались здесь — отчаянно и с большими потерями. Сейчас через Красный тянулось великое множество неприятельских обозов, сюда приближались 5-й Польский корпус и гвардия.
2 ноября Милорадович сообщал дежурному генералу Коновницыну: «Подойдя к Волкову, верстах в трех открыт неприятель. Я послал узнать, в какой он может быть силе. Между тем узнал я от генерал-майора Иванова
[1243], что взятые в плен с обозом офицеры сего утра говорили, что неприятельские отделения будут следовать из Смоленска на Волков в Красное… Посему я останавливаюсь около деревни Сенники, дабы закрыть армию со стороны Смоленска»
[1244].
Главнокомандующий приказал авангарду перерезать дорогу в районе деревни Ржавки, чтобы отсечь от главных сил противника его арьергард… Далее произошло то, что почему-то нередко называют «трехдневным сражением под Красным», хотя бои продолжались здесь с 3 (15) по 6 (18) ноября
[1245]. Клаузевиц вообще относит начало боя к 2 (14) ноября — когда французская «…гвардия первой столкнулась у Корытни с отрядом Остермана-Толстого… и подверглась с его стороны сильному артиллерийскому обстрелу»
[1246]. На другой день, писал Клаузевиц, определяя это как «второй бой под Красным», «…гвардия встретила Милорадовича, построившегося ближе к Красному у Мерлина, и, прежде чем ей удалось дойти до Красного, она должна была выдержать серьезный бой»
[1247].
