«Константин много раз говорил, что царствовать не хочет, и прибавлял: "Меня задушат, как задушили отца"»
[1974].
«Когда же время приспело, Константин, как малый честный и себе на уме, и скажи: "Нет! не заманите — не хочу!" — "Нет, брудер, твой черед — иди!" — пишет ему откуда ни возьмись на царство Николай! "Не пойду! сами кашу заварили, сами и расхлебывайте!" (действительный отзыв). — "Ей, брат! быть беде: не поверят!"»
[1975]
Впрочем, «Константин, конечно, изъявил прежде, что он отказывается от наследства, и теперь, что он не хочет власти, но все это было, когда власть не была в его руках, а теперь, когда вся обширная империя присягнула ему в верности, можно ли было ручаться, что он останется столько же равнодушен к власти? Он имел бы достаточно извинений для принятия престола, на который был возведен без предварительного своего согласия и в исполнение государственных законов о производстве»
[1976].
«Будь они все частные лица, то могли быть оправданы различными побуждениями; но, как сановники, люди государственные, как правители, они все виновны: им следовало действовать по закону, а не предаваться увлечениям любви родственной или преданности безусловной подчиненности. Могу сказать утвердительно, что с обнародованием завещания 27 ноября все присягнули бы беспрекословно Николаю Павловичу. По крайней мере, восстание не имело бы предлогом вторичную присягу, при коей одна клятва нарушала другую клятву и обнаружила незаконность первой»
[1977].
Может быть, так, а может, и совсем наоборот:
«Один граф Милорадович смел бестрепетно высказывать свои убеждения и противиться всякому незаконному поползновению. Он держал в своих руках судьбу России и спас столицу от общего и всенародного возмущения, которое непременно бы вспыхнуло, если б тотчас после кончины Александра потребована была присяга Николаю»
[1978].
Так Россия вступила в смутную полосу междуцарствия.
* * *
«Наступили 17 дней тайных обоюдных маневров. С одной стороны, под наружностью скорого ожидания прибытия нового императора распоряжения под рукой о готовности переменить присягу; с другой — все, что принадлежало к тайному обществу и дремало в совершенной апатии, вдруг встрепенулось и приняло за motto — "теперь или никогда".
Любопытство всех и каждого было напряжено в высшей степени»
[1980].
«Накануне присяги все наличные члены общества собрались у Кондратия Федоровича. Все единогласно решили, что ни противиться восшествию на престол, ни предпринять что-либо решительное в столь короткое время было невозможно. Сверх того, положено было вместе с появлением нового императора действия общества на время прекратить. Грустно мы разошлись по своим домам, чувствуя, что надолго, а может быть, и навсегда, отдалилось осуществление лучшей мечты нашей жизни! На другой же день весть пришла о возможном отречении от престола нового императора. Тогда же сделалось известным и завещание покойного, и вероятное вступление на престол великого князя Николая Павловича… Тут все пришло в движение, и вновь надежда на успех блеснула во всех сердцах»
[1981].
«Никакой другой случай не мог быть благоприятнее для приведения в исполнение намерения тайного общества, если б оно было довольно сильно для приведения в действие своих предположений. Но члены его были рассеяны по большому пространству обширной Российской империи, другие были за границей. Столица, где должно было происходить главное действие, заключала небольшое число членов. Несмотря на то, бывшие в ней члены положили воспользоваться предстоящим случаем»
[1982].
Но даже в это время в рядах тайного общества происходили свои трения.
«Я спрашивал самого себя — имеем ли мы право как частные люди, составляющие едва заметную единицу в огромном большинстве населения нашего отечества, предпринимать государственный переворот и свой образ воззрения на государственное устройство налагать почти насильно на тех, которые, может быть, довольствуясь настоящим, не ищут лучшего; если же ищут и стремятся к лучшему, то ищут и стремятся к нему путем исторического развития?»
[1983]
Были сомнения — стоит или не стоит чего-либо предпринимать; были споры — кому отдать власть. На эту тему написаны многие книги, а потому ограничимся точкой зрения барона Штейнгеля, который, как, кстати, и Федор Глинка, предлагал возвести на престол супругу, точнее уже вдову, Александра I:
«Рылеев был еще нездоров, я прошел к нему поутру и, начав говорить о сем, между прочим сказал: "Если подлинно цесаревич отрекается и если вы действительно уверены, что гвардия не любит великого князя и не присягнет ему, то что может быть благоприятнее случая сего для возведения на престол Елисаветы". Тут вынул я на небольшой бумажке написанный мною приказ к войскам и прочитал. Я его помню. Вот его содержание: "Храбрые воины! Император Александр I скончался, оставя Россию в бедственном положении. В завещании своем наследие престола он предоставил великому князю Николаю Павловичу; но великий князь отказался, объявив себя к тому не готовым, и первый присягнул императору Константину I. Ныне же получено известие, что и цесаревич решительно отказывается. Итак, они не хотят. Они не умеют быть отцами народа; но мы не совсем осиротели: нам осталась мать в Елисавете. Виват! Елисавета Вторая и отечество!" Рылеев в три разные приема прочитал этот приказ, чтобы вытвердить наизусть, и также обещал говорить с другими»
[1984].
Постепенно рождался план действий.
«Я полагал, что если полки откажутся от присяги, то собрать их в каком-нибудь одном месте и ожидать, какие меры будут приняты от правительства; я надеялся, что если их будет достаточное число, то силой не вздумают их принуждать к повиновению, и для того, чтобы убедиться в собственной силе, должно было тот полк, в котором откажутся люди от присяги, стараться вывести к другому, ближнему полку, что побудит и тот полк выйти, если он также отказывался дать присягу, или отказаться от оной… Думал, что если в первый день не вступят с ними в переговоры, то, увидев, что они не расходятся и переночевали первую ночь на биваках, непременно на другой день вступят с ними в переговоры или объявят, что послали в Варшаву к государю цесаревичу. Между тем нельзя будет сим полкам отказать в продовольствии… Для полков же вытребовать удобное для стоянки место для окончания всего»
[1985].
