Конечно, после доклада новому главнокомандующему — таковым за время его поездки стал генерал от инфантерии светлейший князь Голенищев-Кутузов, Орлов поспешил встретиться со своими однополчанами. В тот момент, по счастью, туда заглянул и Денис. Рассказ штабс-ротмистра все слушали очень внимательно, потом буквально завалили его вопросами. Одних волновала судьба плененного генерала — первого и одного из очень немногих русских военачальников, оказавшихся в руках неприятеля; других весьма интересовали подробности встречи с Наполеоном. Давыдов же выспрашивал о состоянии неприятельской армии — в частности, о том, как организовано снабжение наступающих французских корпусов, как охраняются их тылы и коммуникации.
Михаил отвечал, что обозам с продовольствием приходится преодолевать очень большие расстояния, что связь Наполеона с Парижем осуществляется посредством эстафет, а так как коммуникации растянуты на многие сотни километров, то должную их охрану обеспечить невозможно. Чтобы перерезать пути снабжения Великой армии, достаточно направить в ее тыл несколько «летучих» отрядов из гусар и казаков — и положение неприятельских войск сразу же резко ухудшится.
Нет сомнения, что Денису тогда вспоминалась Финляндия…
О том, что стало следствием этого разговора, генерал Михайловский-Данилевский, бывший в 1812 году штабс-капитаном Санкт-Петербургского ополчения и адъютантом Светлейшего, писал так:
«Подполковник Давыдов вызвался первый на партизанские действия в Главной армии, чему поводом было следующее обстоятельство: поручик Орлов, отправленный в Смоленск для получения сведений о пленном генерале Тучкове, возвратясь, рассказывал о беспорядках, совершавшихся в тылу французской армии. „Она походила на Ксерксовы толпы, — прибавил Орлов, — и с сотней казаков можно нанести неприятелю много бед“.
Услышав слова сии, Давыдов испросил у фельдмаршала отряд»
[200].
Особое внимание стоит обратить на слова «вызвался первый на партизанские действия в Главной армии». Главная армия — это 1-я и 2-я Западные армии, но ведь были еще и ныне фактически позабытые 3-я Обсервационная, и Дунайская армии, и несколько отдельных корпусов.
Сто лет тому назад, в 1912 году, русский историк писал: «Партизанская война в 1812 году, судя по новейшим архивным изысканиям, началась гораздо раньше, чем об этом обыкновенно думали до сих пор, и началась там, где ее меньше всего можно было ожидать, а именно — в Третьей Обсервационной армии генерала от кавалерии Тормасова, почти вслед за вступлением Наполеона в пределы России»
[201].
Единственное, с чем тут нельзя согласиться, так это с тем, что партизанскую войну «меньше всего можно было ожидать» в 3-й армии. Напротив! Ведь в то самое время, когда войска 1-й и 2-й Западных армий отступали, 3-я армия нанесла противнику поражения под Кобрином и Брестом и, перейдя границу империи, вышла на территорию Варшавского герцогства. В июле 1812 года в честь побед этой армии в Санкт-Петербурге гремели артиллерийские салюты и били в колокола… Можно сказать, что именно там все и начиналось — но потом, за победами Главной армии — победами на главном направлении — это позабылось.
Есть и другие версии «первого партизана», отнюдь не лишенные основания.
Князь Николай Голицын, к примеру, описал в «Журнале для чтения воспитанникам военно-учебных заведений» судьбу унтер-офицера Киевского драгунского полка Ермолая Васильева, который 27 июня был ранен в известном нам бою при Мире и замертво оставлен на поле сражения. Очнувшись, побрел по следам отступившей армии и наткнулся на мужиков, бежавших из окрестных, занятых неприятелем, деревень.
«Появление незнакомца посреди этой толпы испуганных обывателей едва не стоило ему жизни. Уже топор поднят был над его головой, потому что приняли его за подозрительного человека. Были примеры в 1812 году, что русский язык в таких обстоятельствах не выручал из беды. „Почему же мы знаем, — говорили часто мужики в таких местах, где никакого войска еще не проходило, — что есть еще другой язык, кроме русского. Мы думали, что француз говорит по-русски, как и мы“. В такое же просвещенное общество попал Ермолай Васильев; но он, взяв крест, который у него на груди висел, и показывая его озлобленному народу, закричал: „Разве бусурманы носят на себе Распятого Христа? Как вы Бога не боитесь, подымаете руку на православного?“ — Тут народ опомнился, пошли расспросы, рассказы и, наконец, пришлец принят с восторгом. Тут родилась у него мысль сформировать из этих мужиков конный отряд для нападений на большую дорогу, по которой беспрестанно тянулись обозы, фуры, отсталые солдаты, артиллерия и проч.»
[202].
С 15 августа по 20 октября конный партизанский отряд унтер-офицера Васильева, составивший порядка 200 человек, уничтожил более 800 неприятелей, отбил более 50 зарядных ящиков, много обозов, до 200 лошадей, «и даже удалось было ему завладеть шестью орудиями, но по причине грязи и подоспевшего подкрепления он мог увезти только одну пушку, которая теперь красуется между многочисленными своими сестрами на Кремлевской площади в Москве»
[203].
Отважный партизан был награжден знаком отличия Военного ордена — Георгиевским крестом, продолжал службу в рядах киевских драгун и отличился в кампанию 1813 года. И все бы хорошо, однако свое повествование автор начинает с провокационного вопроса: «Кто был первым партизаном в Отечественную войну? Как вы думаете? Фигнер, Давыдов или Сеславин? — Нет; кто же? — Киевского драгунского полка унтер-офицер Ермолай Васильев»
[204], — и далее, как говорится, по тексту. Но ведь этот герой командовал не армейским, а крестьянским отрядом, и между таковыми была очень большая разница, о которой мы расскажем далее.
Так что не удивительно, что как первый партизан Отечественной войны в историю вошел именно Денис Давыдов — представитель Главной армии и уже известный поэт. Ни в коем случае не умаляя славы нашего героя, скажем, что для того, чтобы подвиг получил должную оценку, нередко кроме самого подвига необходим еще определенный антураж…
Рассказ Михайловского-Данилевского наиболее точно раскрывает подоплеку событий, ибо вариантов и «точек зрения» на данную тему существует множество, и в основном они созданы уже в XX столетии. Вот, например, вступительная статья к сборнику стихотворений Давыдова, изданному в конце 1950-х годов: «Давыдов глубоко постиг народный характер войны 1812 года. Патриотическое воодушевление многомиллионной крестьянской массы, поднявшейся на борьбу за честь и независимость родины, подсказало Давыдову его замечательный „план партизанских действий“»
[205]. Но, как мы видели, никакого «патриотического воодушевления» Денис Васильевич в расчет пока еще не брал…
