В Рени «бредовцев» грузили на баржи, которые шли вниз по Дунаю и Сулинскому гирлу до Сулины. Там предстояла перегрузка на крупные русские транспорты «Херсон»
[432] и «Саратов»
[433] и суда поменьше — «Ялту»
[434] и «Корнилов»
[435]. Не обошлось без приключений — капитан «Корнилова» заявил, что пароход перегружен и нужно заново распределять вес на борту. Пока проясняли этот вопрос, пассажиры провели жуткую из-за обилия малярийных комаров ночь на песчаной косе в устье Дуная. Первый крымский маяк увидели ранним утром и потом целый день шли вдоль родных берегов. Вечером 24 августа 1920 года первый корабль бросил якорь в порту Феодосии.
Артиллерист-вольноопределяющийся В. Н. Душкин так писал о плавании «бредовцев» из Сулины до Феодосии на транспорте «Корнилов»: «С первыми лучами солнца начали грузиться. Набили нами низы парохода до отказа. Нанесли мы с собою комаров, и жгли они нас в жаре, в духоте, среди больных морской болезнью, а таких было много, до самой Феодосии.
Вот она, Феодосия! Дома! Подходим вечером, после плавания под жарящим солнцем, почти поголовно больные морской болезнью, скученные — не пройти — и облегчавшиеся за невозможностью добраться до борта прямо в трюмы. <…> Но невзгоды эти как-то стирались из-за магического слова „Феодосия“.
<…> Пришвартовались, начали разгружаться. <…> Было уже темно, на набережной редкие фонари освещали рельсы, тюки и склады. Улеглись где кто мог и сразу уснули»
[436].
Героическая эпопея Отдельной Русской Добровольческой армии генерал-лейтенанта Н. Э. Бредова завершилась. Всего из Польши в Крым прибыло 12,5 тысячи офицеров и солдат. В Феодосии состоялся парад «бредовцев», который принял начальник гарнизона города, генерал-лейтенант И. П. Ставицкий
[437]. Тогда же своих новых подчиненных впервые увидел и П. Н. Врангель, у которого, по его воспоминаниям, сжалось от боли сердце при виде босых и оборванных офицеров и солдат, некоторые из которых были в одном нижнем белье.
Конечно, всех переполняла радость от возвращения на родину. Подпоручик-артиллерист В. Д. Матасов вспоминал: «Побывав несколько месяцев в стране с чужим языком, была большая радость оказаться на родной земле и с несказанным наслаждением купаться в море. Трудно передать особенную радость, когда, купаясь ночью прямо с мола и плавая в прохладной воде, можно было наблюдать фосфоресцирующий свет воды, плещущейся о камни мола. После всего пережитого несколько дней в Феодосии показались нам раем. Оборванные и почти босые, получив белье, обмундирование и оружие, мы вновь были готовы к исполнению нашего воинского долга. Отношение воинского начальства и жителей к нам, Бредовцам, было очень внимательным и приветливым, как будто мы совершили что-то большое и трудное»
[438].
После карантина и отдыха «бредовцы» составили основу новых 6-й (комдив — генерал-майор М. А. Звягин
[439]) и 7-й (комдив — генерал-майор Г. Б. Андгуладзе
[440]) пехотных дивизий 3-го армейского корпуса Русской армии П. Н. Врангеля (сформирован к 4 сентября 1920 года); командование корпусом принял генерал-лейтенант Михаил Николаевич Скалон, проделавший Бредовский поход в должности командира Сводно-гвардейской пехотной дивизии. Сам же Николай Эмильевич был зачислен в распоряжение главнокомандующего Русской армией. Это решение П. Н. Врангеля вызвало у многих «бредовцев» как минимум недоумение. В. Н. Душкин вспоминал: «Понемногу оглядевшись, поняли, что… <…> генерал Бредов, чье имя получила вся наша эпопея, был по совершенно непонятной причине устранен повсюду, и это всем показалось обидным. Такая несправедливость нас больно ударила. Было обидно за начальника, сумевшего увести от разгрома, сохранить целость и, несмотря на уловки Польши и „союзников“, вернуть в Крым и бросить в бой пару десятков тысяч бойцов»
[441].
Действительно, на первый взгляд сложно понять, почему Н. Э. Бредов, неоднократно проявивший себя с наилучшей стороны и как военачальник, и как военный дипломат, доставивший в Крым немалое пополнение, был отставлен Врангелем, прекрасно помнившим, как блестяще показал себя Бредов в должности начдива во время взятия Царицына. Можно предположить, что здесь сыграли свою роль статус подчиненной Бредову группировки и ее численность. Ведь Отдельная Русская Добровольческая армия Н. Э. Бредова на момент прибытия в Крым насчитывала 12,5 тысячи штыков и сабель, а Русская армия П. Н. Врангеля к началу июня 1920 года была лишь вдвое большей —25 тысяч. И Бредов привез с собой из Польши пусть оборванные и изнуренные болезнями, но преданные начальству, закаленные невероятными трудностями и готовые к новым боям войска, приобретшие международную известность, ведь судьбой «бредовцев» занимались дипломаты нескольких стран, на них рассчитывали, их опасались. И главное, его войска имели статус отдельной армии! Все эти факторы, вместе взятые, не могли не беспокоить Врангеля, и, думается, в его армии Николай Эмильевич невольно повторил судьбу М. Г. Дроздовского, тоже яркого «походника», бывшего кумиром для своих войск. Он был вполне намеренно отстранен от реального руководства войсками именно в силу «излишней самостоятельности» и армейского статуса подчиненной ему группы войск. Но если Дроздовского с почетом «спустили» на уровень начдива, то Бредову, в отличие, например, от его подчиненного П. П. Непенина, в Русской армии не досталось даже дивизии. При том, что его родной брат Ф. Э. Бредов занимал должность начальника штаба 2-го армейского корпуса. Конечно же, это делалось с ведома и одобрения Врангеля, который вообще весьма болезненно реагировал на малейший признак «вождизма» в подчиненных ему войсках и намеренно «придерживал» ярких, склонных к самостоятельности командиров (классический пример — его взаимоотношения с Я. А. Слащовым). Эту особенность характера Петра Николаевича подмечали многие мемуаристы; так, Б. А. Штейфон метко сказал о нем, что, «ведя крупную политическую игру, он умел выводить из игры тех, кто казался ему лишним»
[442].
