Пока что было ясно лишь одно — ламиеологи до его хозяев еще не добрались, иначе отрубленные головы вампиров уже украшали бы фойе. Господа, которые печатают объявление о своем конгрессе готическим шрифтом 20го размера, не преминут похвастаться успехами. О да, подумал Куколь, с этой публикой он знаком. Ему повезло встретится с классическими охотниками на вампиров, с теми, что ставят пробу на серебряных пулях и постоянно вворачивают в разговор латинские словечки. Стоит им только добраться до самого чахлого упыря и они раструбят об этом достижении на весь свет!
Но где же тогда виконт и его юный друг? Напрашивается вывод, что из Оперы они не вернулись. А почему? Горбун раздумчиво почесал затылок. Ну разумеется, потому что снова влопались в какую-то историю! Ох, проще кошек пасти, чем следить за этими двумя.
К счастью, Куколь был наслышан о социальной динамике Парижской Оперы — его знакомый, проживавший в подвалах этого здания, в письмах частенько отпускал ехидные комментарии и о директорах, и о труппе, и даже о рабочих сцены. Кстати, надо как-нибудь навестить Эрика, вот только бы разобраться с этой проблемой. Итак, в какую передрягу могли попасть молодые господа? Оперная примадонна звалась Карлоттой — быть может, они успели насолить ей, и в отместку она уничтожила их барабанные перепонки своим пятиоктавным сопрано?… Нет, слишком мелко… Кто-то из рабочих уронил им на голову декорацию… тяжелую… из серебра? Тоже маловероятно. Неужели они забрели в спальню к танцовщицам из кордебалета? Ведь это погибель для любого юноши с золотистыми кудрями и манерами потомственного аристократа!.. Хотя тоже вряд ли. Кого там еще упоминал Эрик… Эрик!
Куколь хлопнул себя по лбу. Как же он сразу не догадался! Эрик был Призраком Оперы, самые крупные неприятности — это по его части. Ох, что же теперь делать? Вряд ли Призрак Оперы будет миндальничать даже с самыми очаровательными представителями немертвого племени. Но если он что-нибудь сделает виконту…
Сердце горбуна екнуло.
… то граф фон Кролок сотворит с самим Куколем что-то не в пример ужасней. Даже если слуге и удастся скрыться — например, в Экваториальной Африке, где очень солнечно — жизнь его будет невеселой. Согласно поверьям, вампиры могут контролировать погоду. В таком случае Его Сиятельство постарается, чтобы над головой Куколя всегда шел град.
До Оперы горбун добрался так быстро, насколько ему позволяла хромота. Рассветные лучи еще только ласкали скульптуры на крыше, а по площади уже заскользили первые омнибусы, и цветочницы начали расставлять по корзинам свой благоухающий товар. Но Куколю было не до красот. Несколько раз обойдя вокруг здания, он так и не нашел большую медную табличку с надписью «Эрик, Призрак Оперы. Звонить дважды.» Впрочем, на такое везение он и не рассчитывал. Наверняка вход в подземелья потайной, а нажимать на каждый кирпич в стене у него просто не было времени.
Оставалась последняя надежда, что Эрик подаст признаки жизни. Выйдет на поверхность, совершит променад по площади — что-нибудь в этом духе. Куда обычно направляется человек, переживший столкновение с упырями? Версий много — от пивной до конторы стряпчего, чтобы заверить завещание — но логичнее всего казался вариант с церковью. Тем более, что согласно карте неподалеку находилась церковь Сен Мадлен, напоминавшая скорее греческий храм, чем место христианских богослужений. Туда и направил свои стопы наш герой.
На мраморных ступенях церкви он чуть не подскользнулся. Похоже, кто-то собирался вымыть их, но схалтурил, оставив лужи воды. Закрыв за собой массивную дверь, Куколь преклонил колено, затем огляделся по сторонам. Свечи были зажжены совсем недавно, а месса еще не началась. Эрика нигде не было видно. Так что этот вариант отметается. Но прежде чем покинуть Сен Мадлен, горбун все таки постучал в дверь ризницы.
— Входите! — разрешил ему зычный голос, и горбун зашел в полутемное помещение. Священник, крепко сбитый старик благообразной лысиной, облачался с помощью заспанного алтарника.
— Что вам угодно, с… сударь?
Назвать Куколя «сын мой» никто не решился бы даже в шутку. Некоторая холодность священника ничуть не смутила гостя. Еще бы, ведь после того, что отмочил его предок, семинаристам наверняка уже на первом курсе объясняют, что им следует избегать горбунов, особенно если те предложат прогуляться по крыше собора.
Смиренно склонив голову, Куколь прохрипел:
— Доброе утро, святой отец. Да вот, хотел спросить, не замечали ли вы чего-нибудь странного? Не забегал ли в церковь кто-нибудь с вытаращенными глазами, не спрашивал ли про что-нибудь… потустороннее?
Священник поскучнел. Смена только начиналась, а сумасшедшие уже шли косяками.
— Ну вот, еще один скорбный главою, — уныло пробормотал он. — Вы, небось, один из этих… из вампироведов? Что приходят в храм не за тем, чтобы внимать Слову Божию, а чтобы освятить новый арбалет? Знаю я вашего брата.
— Вы сказали «еще один»?
— Ну да, вот только что приходил один господин, высокий и в маске. Попросил освятить целое ведро воды. Зато когда я предложил ему остаться на мессу, он отказался. А жаль, у нас сегодня такая интересная проповедь, по книге Иова.
Ведро святой воды, подумал Куколь. Оно тяжелое, вприпрыжку с ним не побежишь. Значит, еще не все потеряно.
— Благодарю, святой отец, но вынужден покинуть вашу компанию.
Не дав священнику опомнится, горбун снова низко поклонился и едва сдержался, чтобы не выбежать из церкви. Оказавшись снаружи, он посмотрел на ступени — лужицы спускались вниз и вели в направлении Оперы.
Только бы успеть.
Глава 8
Доктор Сьюард поднес к глазам лист, который уже был исписан до середины, но все еще не содержал даже намека на полезную информацию.
— И все-таки, господа, какие у вас есть основания полагать, что этот ваш доморощенный эксцентрик — действительно вампир? За исключением того, что он всю кровь у вас выпил?
Директора Оперы, мсье Ришар и Моншармен, поерзали на кожаном диване. Им почудилось, будто находились они в клинике, в кабинете главного врача, а не в уютном гостиничном ресторане. Стряхнуть это впечатление было положительно невозможно, даже несмотря на то, что на окнах не было решеток, а в углу находилось не анатомическое пособие, а кадка с фикусом. Зато перед ними сидел доктор Джон Сьюард. Его присутствия было предостаточно.
При первом взгляде на него директора были разочарованы. Они ожидали увидеть маститого охотника, настолько пропахшего чесноком, что птицы над его головой падают замертво, а собаки в радиусе сотни лье облизываются, вспоминая о копченостях. Да, и на нем непременно должна быть потертая куртка, провисшая от многочисленных медалей — например, «За доблесть в сражениях с немертвыми полчищами» или «Победителю чемпионата по метанию колов.» А в руках — арбалет, который в течении всего разговора он будет ненавязчиво полировать.
Но на встречу к ним вышел молодой человек в светлом костюме, в очках и с небольшими, аккуратно подстриженными бакенбардами. Он скорее напоминал интерна, изо всех сил старающегося произвести благоприятное впечатление, чем главного врача в психиатрической лечебнице. Отсюда и безупречно выглаженный костюм, и слишком крепкое рукопожатие. Затем их взгляды встретились, и Ришару с Моншарменом одновременно захотелось
